Секретные люди - Николай Свечин

– Ни в коем случае, – запротестовал Павел. – Насторожим их контрразведку. И тогда меня действительно на Ада-Кале будут поджидать жандармы. Дверка в Вену уникальна, надо успеть воспользоваться, пока все забыли про нее. Такие вещи проходят один раз.

– Ладно, на сегодня хватит. Иди устраивайся, а я займусь твоей идеей. На вид она удивительна до фантастичной. Но чего в жизни не бывает…

– Дядя Витя, скажите, что с Румынией, – спохватился штаб-капитан. – Долго эти цыгане будут выбирать между двумя стульями? Я успею через них пролезть в воюющий лагерь?

– Ну, цыган там всего двести тысяч против пяти с половиной миллионов собственно дако-румын. Но ведут себя эти даки похабно. Торгуются и с нами, и с Тройственным союзом: кто больше даст. Ждут, когда стороны истекут кровью и станет понятно, чья берет. Тогда храбрые ребята перекинутся на сторону победителей. Тьфу! действительно, цыгане… Так что пролезть через них ты успеешь.

Штабс-капитан отправился к коменданту ставки полковнику Квашнину-Самарину. Тот посмотрел командировочное предписание и телефонировал Таубе, спросил, надолго ли тот вызвал сюда штабс-капитана. Услышал ответ: на пять-шесть дней, – и послал приезжего в свою канцелярию оформить пребывание.

Штаб Верховного Главнокомандующего (благодаря газетчикам его чаще называли Ставкой) находился вблизи местечка Барановичи Новогрудского уезда Минской губернии. Он занял казармы железнодорожной бригады, которая с началом войны ушла на фронт. Местечко было удобно тем, что поблизости пересекались две важные дороги: Александровская и Полесская.

В небольшом, отдельно стоящем доме начальника бригады расположилось управление генерал-квартирмейстера, мозг командования. Там верховодил Данилов-черный, третий человек в Ставке после великого князя Николая Николаевича и начальника его штаба Янушкевича. В дом были заведены прямые провода связи от штабов воюющих фронтов и от Петрограда. Внутри размещалось оперативное управление, которое, собственно, и рулило всей огромной военной машиной Российской империи. Оно состояло всего из восьми офицеров. Старшим был Генерального штаба полковник Свечин, на правах единственного офицера для поручений при великом князе. Павлука хорошо знал его по службе в Огенкваре как делопроизводителя ГУГШ, крупного специалиста по разведке и ученика Таубе. Командированному очень хотелось навестить Александра Андреевича, но вход в дом был для посторонних запрещен, требовался специальный пропуск.

Вся Ставка, как Брюшкин узнал от «дяди Вити», была скромной по численному составу: девять генералов, шестьдесят офицеров, пятнадцать гражданских чиновников и сто двадцать пять нижних чинов служительской команды. Охрану внешнего периметра нес гвардейский полевой жандармский дивизион.

На железнодорожных путях, проведенных из Барановичей, стояли два поезда. В первом жил сам Верховный, а также оба его ближайших помощника, Янушкевич с Даниловым. Еще в главном поезде обитали шесть личных адъютантов великого князя и прислуга. Во втором – расположились остальные высшие чины Ставки.

Кроме главного управления – генерал-квартирмейстера – имелось еще три: дежурного генерала, управление военных сообщений и военно-морское. Существовали и «небоевые» органы: дипломатическая канцелярия, канцелярия по гражданскому управлению и полевая канцелярия при протопресвитере военного и морского духовенства. Особняком стояло управление верховного начальника санитарной и эвакуационной части, полусумасшедшего принца Ольденбургского. Все эти службы располагались в бригадных казармах. Там же по одному-два человека проживали офицеры и чиновники. Был коридор, предназначенный для размещения командированных, куда и поселили Лыкова-Нефедьева.

Удобное здание бывшего офицерского собрания железнодорожной бригады заняли представители союзного командования вместе со своими помощниками. Там прописались четыре генерала: британский, французский, бельгийский и японский, и два полковника – сербский и черногорский. В это здание тоже пускали по особым разрешениям.

До конца дня штабс-капитан успел представиться дежурному генералу Кондзеровскому. Делать в Ставке гостям в свободное время было нечего: тут жили по-спартански, без развлечений. Павел зашел было к приятелю, поручику Забелину, в управление военных сообщений, но не застал – услали на Юго-Западный фронт.

Вечером, когда командированный выходил из столовой, его изловили Таубе с полковником Скалоном. Владимир Евстафьевич был прежде в Огенкваре одним из двух начальников Павла. Как разведчик, он вел Германию (вторым, курирующим Австро-Венгрию, являлся полковник Самойло).

Генерал с полковником увели штабса в ближайший лесок и долго крутили на все лады предстоящую ему вылазку к врагам. Австрийцы после нападения на Сербию приняли меры против проникновения шпионов на северный берег Дуная, в Кроацию-Словению. Они выяснили, что оттуда агенты передают сообщения для сербской разведки или колокольным звоном, или световыми сигналами. В результате в тридцатикилометровой зоне вдоль реки были запрещены выпас скота на склонах гор, обращенных к Дунаю, и звон колоколов. А окна домов, выходящие на юг, было приказано на ночь плотно занавешивать. Кроме того, контрразведка выставила две линии кордонов, на которых проверяли документы у всех проходящих.

Учитывая это, Скалон одобрил идею Брюшкина пробраться в Австрию через забытый остров Ада-Кале. Оказалось, что он после разговора с Таубе телеграфировал своему давнему осведомителю, русскому консулу в Браилове, и спросил, что там сейчас творится. И консул ответил быстро и подробно. На остров время от времени заплывали из Румынии русские торговцы-духоборы, которые увозили домой рыбу и контрабандный табак с тамошней фабрики. По их словам, в глухомани все оставалось по-прежнему. Невдалеке шла война, австрийцы взяли Белград, а на Ада-Кале не имелось даже армейского пикета. Полицейские функции кое-как выполнял отставной вахмистр пограничной стражи, который уверенно спивался.

Утвердив решение Павлуки, Таубе со Скалоном дали ему два дополнительных задания. Первое обязывало разведчика посетить Прагу. Сдавшийся добровольно в русский плен поручик Лемек, чех по происхождению, предложил нашему командованию создать там резидентуру, состоящую из его друзей. И сообщил фамилии четверых патриотов, желающих независимости Чехии. Один служил помощником бургомистра города, второй – ветеринарным врачом на призывном пункте конской мобилизации, двое других – в пожарной охране. Все четверо не подлежали призыву. Паролем для связи с ними была фраза: «Так и быть, попробую. Какое же пиво без утопенцев!» Популярная закуска к пиву – маринованные сардельки с огурчиками, называемые в Богемии утопенцами, – служила опознавательным знаком. Лемек утверждал, что сговорился с друзьями, когда уходил на фронт. И они готовы к секретной службе на русских. Каждый четверг в восемь вечера все они или хотя бы кто-то из четверки заседали в пивной «У каменного льва» и ждали связного. Их стол легко будет найти – он стоит в углу под портретом Морица Саксонского.

Второе задание относилось к особо секретным. Лыков-Нефедьев знал, что наша разведка имела в империи Габсбургов четырех агентов в высоких чинах. Из них двое были разоблачены перед войной. Полковник Рёдль застрелился, а полковник Яндржек получил пожизненную каторгу. Но уцелели два других агента, с которыми после начала военных действий была потеряна связь. Тут выяснилось, что в коллекции