Секретные люди - Николай Свечин

Уже в сумерках Иванов посадил разведчика в вагон. Завтра тому предстояло перейти границу воюющей с нами державы. Под ложечкой знакомо посасывало.

Староста лодочников-духоборов ждал секретного человека в чайной на берегу Дуная. Седобородый, с умными глазами, Ферапонт Лукич Лупкин был очень спокоен.

– Пойдем вверх завтра поутру, – сказал он гостю. – Покуда поживете в моем дому, там вас никто не увидит.

– А тут есть австрийские глаза и уши?

– Как не быть. Но мы их всех знаем, к нам в русские улицы им ходу нет. На лодку сядем рано-рано, шпиёны еще будут спать.

– Ваша поездка на Ада-Кале их не насторожит? – спросил штабс-капитан.

– Последние двадцать годов я плаваю туда кажнюю пятницу. Завтра аккурат пятница.

Через заднюю дверь они выбрались в сады и прошли ими вдоль улицы до самого дома старосты. Внутри садов имелись калитки, и можно было перемещаться чуть ли не через весь порядок незаметно для других.

Жена Ферапонта Лукича Фавста Емельяновна была еще спокойнее супруга. Большой дом пропах ладаном и рыбой. Всюду висели старые иконы, много было и духовных книг. Два сына хозяина вышли, познакомились с пришедшим и снова удалились в свои комнаты. Все в доме было отлажено по-особому степенно.

За ужином Павел спросил духобора:

– На Ада-Кале ведь нет паспортного досмотра?

– А кому там досматривать? И зачем? Турки знают меня сто лет.

– Но с вами приплыл новый человек.

– Так, почтенный господин, часто бывало и еще будет не раз. Они там контрабандисты, я им помогаю. Людишки снуют туда-сюда. Никто в чужие дела не суется, потому – свои дай Бог спотворить.

– Но будто бы надзор поручен отставному пограничному вахмистру?

– Поручен. Но он из семи дней в неделю семь дней пьяный.

– Хм. А как мне на правый берег попасть?

– В Австрию-то? Перевезут, как я попрошу. Встанет вам в тридцать крон, десять рублей на наши деньги. Там это… рукав, который к левому берегу, широкий, но не судоходный. Дно каменистое, водовороты, и течение быстрое-быстрое. Все суда плывут по узкому рукаву, вдоль сербского берега. Вы и шмыгнете налево, никто не узрит.

– Ферапонт Лукич, неужели на всем острове нет ни одного немца? – усомнился штабс-капитан. – Чудеса ведь. Граница, контрабанда, а теперь еще и война.

– Только бусурмане, – успокоил его староста. – Насчет войны верно сказали, теперь, как Турция влезла, мы с ними, так сказать, врагами сделались. Однако оно там, в других местах. А у нас по-прежнему лад. Дело прежде всего, дело выгодное, никому портить его не хочется. Что дальше будет, не скажу, а пока так.

– Нам надо идти через Железные ворота. Трудно придется?

– Раньше было труднее, – опять успокоил гостя хозяин. – Бывалыча, собирают караван два-три дня, до двух десятков судов копится. Ждут своей очереди, потому как не разойтись со встречным. Русло узкое, перепад воды на двух верстах длины – три сажени! Жуткое дело… И лоцман не всегда поможет. Были случаи, и не раз, что судно теряло управление. Разбивалось о каменные берега, люди тонули, товары гибли…

– А сейчас?

– А сейчас из-за этой войны караванов не стало, пароходы ходят в одиночку, не надо очереди ждать.

Гостя уложили спать в маленькой комнате с натопленной печкой. Разбудили в пять утра, накормили пирогом с дунайским жерехом, и они вчетвером пошли к реке. Ферапонта Лукича сопровождали оба сына: Панфил и Селиверст. У берега стояла новая моторная лодка немалых размеров. Похоже, контрабанда кормила семейство духоборов неплохо.

Когда темнота рассеялась, лодка тронулась вверх по реке.

Павел не раз уже был на Дунае, но в верховьях и в среднем течении. Узкая извилистая котловина была совсем не похожа на прежние виды. Здесь Южные Карпаты сходились с Балканами, и реке пришлось прогрызать себе путь через горные породы. Высокие – в сотни саженей – скалы нависали над головой. Река ревела и била лодку в грудь. Водовороты норовили закрутить ее и утащить на глубину. Но старый рыбак, он же контрабандист, он же агент русской разведки, уверенно вел суденышко вперед. Сильный мотор делал свое дело: смельчаки ползли и ползли.

Плавание длилось долго. Когда вышли из Железных ворот, течение стало медленнее и спокойнее. До Катаракт оставалось девять верст, и через час Лыков-Нефедьев увидел впереди слева длинный плоский остров с минаретами мечетей. Ада-Кале!

Разведчик опять забеспокоился и спросил у старика: как же он ступит на австрийскую землю? Ладно, на острове нет ни жандармов, ни пограничников. А на правом берегу, в Кроатии-Словении? Говорят, там размещены аж два сплошных кордона, которые у всех проезжающих смотрят документы.

Флегматичный Лупкин в очередной раз его успокоил. На острове имеется табачная фабрика, пояснил он. И турки по ночам переправляют нефранкированные[68] папиросы в двуединую монархию. Пограничники (духобор назвал их по-румынски – граничары) закрывают на это глаза, потому как получают с контрабанды хороший профит. Секретный человек поможет загрузить лодку табаком, переправится на тот берег, перетащит коробки в телегу и на ней же покатит прочь от реки. Никому в голову не придет смотреть в его документы. А что касается двух кордонов, то с отступлением сербской армии остался один, и тот пропускает всех без проверки за пару фунтов курева.

Так и вышло, как обещал старик. Моторка причалила к пристани, где ее встретила компания турок. Поздоровались с русским они по-дружески: видать, знали не один год. Павла староста представил как пассажира, которого надо доставить на правый берег. И не абы куда, а в город Мегаадиа.

Османы и ухом не повели: хоть в Вену! Только пускай заплатит семьдесят крон австрийскому вознице, и его привезут на железнодорожную станцию этого городка. Они косились на незнакомца, но задавать лишних вопросов не стали. Ферапонт Лукич, однако, счел нужным рассеять недоумение. Этот австрияк, сказал он, дезертир. Сбежал с сербского фронта, пробрался в приграничный румынский Турну Северин, а теперь ладит путь домой. Вот и вся недолга… Не хочет он людей убивать, и правильно делает; надобно помочь человеку.

До вечера Павел пробыл на удивительном острове. Длиной около восьми километров, узкий и плоский, он был прекрасен. Старые крепостные стены, которые по очереди возводили австрийцы и турки, были уже полуразрушены. Кривые улочки, мужчины в фесках, женщины в хиджбах, мечети, новенькая медресе, ослики, лавки со специями, крохотный базар – такое ощущение, что ты где-то в Анатолии, а не в центре