Последний выстрел камергера - Никита Александрович Филатов

— Правда ли, что предводитель греческих повстанцев Ипсиланти, убедившись в невозможности получения какой-либо финансовой помощи от нашего правительства, попытался получить заем во Франции — под залог своей фамильной собственности?

— Вполне вероятно, — подтвердил Александр Кацонис. — Насколько я знаю, это вполне в его духе.

— К сожалению, мне не приходилось встречаться с самим генералом, — вздохнул Шереметев, — зато по службе я довольно часто общался с его младшими братьями. Они тогда еще служили в гвардии…

— Нетрудно догадаться, где они теперь, — многозначительно поднял брови Алексей Хомяков.

Шереметев поставил на скатерть бокал.

— Да, пожалуй… очень многие из моих приятелей-офицеров, особенно греческого происхождения, уже год как сражаются под знаменами Ипсиланти.

— А вы читали его воззвание «В бой за веру и отечество»? — очень живо откликнулся Мальцов. — Генерал Ипсиланти искренне убежден, что народ Греции вполне созрел для освобождения и имеет достаточно сил для того, чтобы сбросить османское иго!

— Но ведь до настоящего времени, кажется, военное счастье еще ни разу не улыбнулось повстанцам? — уточнил Федор Тютчев. — И череда поражений, понесенных ими от регулярной турецкой армии на поле боя…

— Обстановка действительно очень тяжелая, — вынужден был признать его правоту Александр Кацонис. — Однако же Ипсиланти надеется на военную поддержку России.

— Боюсь, господа, что напрасно… В Петербурге многие сейчас поговаривают, что государь все более склоняется к тому, чтобы отказаться от решительных действий в Восточном вопросе и принять предложение Меттерниха о проведении конференции европейских держав.

— А что же статс-секретарь Каподистрия?

— Ну, господа… — На лице Федора Тютчева теперь легко угадывалось выражение превосходства, которое дает говорящему человеку обычно лишь подлинная или мнимая осведомленность. — Следует же понимать, что положение российского министра по иностранным делам обязывает его быть весьма и весьма осмотрительным. Судя по всему, его сиятельство убежден, что Греция еще не созрела для освобождения и что восстание будет иметь для нее гибельные последствия. К тому же необходимо учитывать и огромное влияние при дворе графа Нессельроде, за которым стоят интересы австрийской короны. — Тютчев сделал эффектную паузу и продолжил: — А известно ли вам, господа, что его сиятельство граф Каподистрия, являясь несомненным патриотом своей греческой родины, при том любую революцию полагает непоправимым злом и бедствием для общества? При этом в качестве единственного способа предотвратить или, по крайней мере, отдалить подобного рода потрясения он видит такую политику, которая сочетала бы законные интересы монархов с правами народов.

— Нечто наподобие английской конституционной монархии? — понимающе кивнул Мальцов.

— Я, пожалуй, не стал бы идеализировать эту форму государственного устройства… — вмешался Алексей Шереметев прежде, чем его брат смог ответить.

Разумеется, Федору Тютчеву не понравилось, что его перебили:

— Ну да, конечно — ты у нас убежденный республиканец…

— И что же, по-твоему, в этом плохого?

Мнение о том, что республиканский путь развития есть не только желательный, но единственно возможный для будущего процветания России, получило тогда в московской университетской среде широкое распространение. Не отставали от штатских студентов в своем вольнодумстве и молодые офицеры, проходившие курс обучения в Московском училище колонновожатых…

— А то, братец, что все разговоры твоих приятелей на подобные темы — лишь бредни, причем вовсе не безопасные! Отечеству нашему, в силу его исторического устройства и географического положения, подходит лишь просвещенная форма правления самодержавного. Неужто же и на печальном опыте французского якобинства вы ничему не желаете научиться?

— Не сердись, Алексей, но мне кажется, Федор на этот раз прав… Большинство из нынешних приятелей твоих, конечно, люди храбрые, образованные и благородные — однако они вовсе не либералы и хотели бы лишь заменить самодержавие тиранством вооруженного меньшинства. — Хомяков понимал, что слова его могут показаться Шереметеву неприятными и даже в какой-то степени несправедливыми, однако посчитал себя обязанным высказать мысль до конца: — Они хотят чего-то наподобие военной революции… но что такое войско? Это собрание людей, которых народ вооружил на свой счет и которым он поручил защищать себя. Какая же тут будет правда, если эти люди, в противность своему назначению, станут распоряжаться народом по произволу и сделаются выше его?

— Вот вы как рассуждаете, сударь! — Шереметев не сразу нашел что ответить. — А сами, кажется, собираетесь ехать в Грецию помогать вооруженным повстанцам?

— Ну о чем ты, Алексей? Это же совсем другое дело, — непритворно удивился Хомяков. — Даже государь, как рассказывают, пообещал Ипсиланти поддержку!

— Да, греки очень рассчитывают на то, что в ближайшее время русская регулярная армия войдет в Дунайские княжества… — подтвердил его слова Александр Кацонис.

— Вы считаете, что сейчас подходящее время для новой турецкой войны? — засомневался хозяин.

— А вы, кажется, так не считаете?

— Сударь, я полагаю, что более разумно теперь обратить внимание на внутреннее обустройство собственного отечества.

— Ну так и отчего же вы сами не вступите в какое-нибудь тайное общество, деятельность которого была бы направлена на эти благородные цели? Говорят, что и в Петербурге, и здесь их за последние годы образовалось достаточно…

Судя по всему, подобного вопроса Тютчев ожидал.

— Мне уже делались подобные предложения, и делались не один раз. Но вы же знаете, господа, из всех обществ подобного рода я признаю лишь Общество любителей российской словесности, членом которого имею честь состоять вот уже четвертый год… — Убедившись, что острота оценена по заслугам, он продолжил: — Что же касается войны с турками… поверьте, господа, в наше время судьбы народов решаются не на полях сражений, а в тишине дипломатических кабинетов.

— Это он так говорит, потому что определился на службу в Коллегию иностранных дел, — пояснил Шереметев.

— Поздравляю!

— И есть уже назначение?

— Пока нет. Но хотелось бы попасть в Германию.

— Да, там, должно быть, сейчас интересно…

Прежде чем разойтись, приятели еще немного поговорили о разном: о преимуществе немецкой словесности перед французскою, о Шиллеровых балладах, о различиях между обычаями пруссаков и о нравах, установившихся при баварском дворе…

Проводив гостей, Федор Тютчев подошел к окну и посмотрел вниз, на заснеженный февральский переулок, вдоль которого неторопливо тащился почти нескончаемый санный обоз.

Кирпич… доски… доски… опять кирпич…

Москва все еще отстраивалась после наполеоновского пожара.

Часть первая

1833 год

Глава первая

МЮНХЕН

Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые!

Его призвали всеблагие

Как собеседника на пир.

Что может быть приятнее летнего позднего завтрака в тени каштанов?

Разве что неторопливая беседа старинных приятелей, встретившихся после многолетней разлуки.

Угощал, на правах знатока местной кухни, Федор Иванович Тютчев: