Секретные люди - Николай Свечин

– И что это значит? – не понял сыщик.

– А то, Лёха, что она такая, какая есть, наша с тобой Родина. Что бы с ней ни случилось, ни тебе, ни мне другую искать не пристало.

Пришла очередь задуматься Алексею Николаевичу. Наконец он выпрямился на стуле, словно решил для себя что-то важное, и сказал:

– Хорошо, помогу тебе. С чего я должен начать?

– С допроса наших военнопленных.

– Поясни.

Таубе не замедлил с ответом:

– Германцы повадились засылать к нам изменников из числа перевербованных пленных. Их подмешивают к обычным, честным солдатам и устраивают побег. А потом предатели начинают агитацию или шпионство. Теперь отмечена новая хитрость. Ты знаешь, что они время от времени возвращают нам через Красный Крест больных и увечных воинов. Чтобы не кормить их за свой счет. Так было неоднократно. Однако в последнем эшелоне, мы заметили, не все приехавшие так уж безнадежно увечны. Есть несколько бодрячков, которые жалуются на контузию.

– Конечно, контузию легко симулировать!

– Верно. Указанные бодрячки, три прапорщика, ведут себя подозрительно, и мы их решили послать в запасные части за меридиан Казани. И держать там под негласным наблюдением.

– Причем держать порознь, – дал совет сыщик.

– Само собой. Так вот, днями прибыл очередной эшелон. Пощупай ребят, чем они пахнут. Ты опытный, всякую заразу видишь насквозь… за соседним столом в ресторане даже.

Лыков почесал затылок:

– Своих дел хватает, просто так меня никто не отпустит.

Таубе спохватился:

– Как у тебя, кстати спросить, с новым министром? Он, говорят, того… без тормозов юноша.

– Дурак еще тот, – подтвердил статский советник. – Но мы друг друга не заинтересовали. Я ловлю убийц, а он плавает в корыте нашей «большой политики». Подружился с Распутиным, на этой почве пролез в любимчики к царице. Это скоро кончится: юноша слишком авантюрен, сам себе шею сломает рано или поздно из-за характера.

– Можно поднять твои акции в его глазах, – осторожно предложил барон.

Алексей Николаевич кивнул:

– Будет полезно. Кинь ему из Ставки шифровку: Лыков выполняет секретное задание особой важности, санкционированное лично государем. Это поможет отказываться от рутины, чтобы находить время на твои поручения.

– Сделаю.

– Только пусть подпишет кто-нибудь из важных. Твоя подпись, барончик, у нас не котируется.

– Подпишет генерал-адъютант Алексеев.

Бывший командующий Северо-Западным фронтом Михаил Васильевич Алексеев с приходом царя в Ставку сделался при нем начальником штаба Верховного Главнокомандующего. И первым лицом в русской армии.

Барону пора было уходить. На пороге, уже застегнутый на все пуговицы, он сказал:

– Вот, Лешка, опять ты упустил заслужить белые брюки[128]. Так и просидишь в девках до пенсии.

Сыщик молча пожал ему руку и выставил за дверь.

Вскоре Алексей Николаевич вплотную занялся поручением Таубе. Из Швеции в Россию прибыли очередные 246 больных и увечных военнопленных. Как и прежде, их отпустили под честное слово больше не воевать со странами Тройственного союза. Вернувшихся поместили пока в пустующие казармы Преображенского полка и начали фильтрацию. Сыщик допрашивал пятерых офицеров, которые имели руки-ноги, однако жаловались на последствия контузий. Он показал всех врачам, но не дождался от них помощи. Те пожимали плечами: голова человека как темный лес, медицина пока не умеет различать симуляций.

Тогда Алексей Николаевич обратился к своему опыту. Капитана Ковалева-четвертого и подъесаула Харитоньева он быстро отверг. Кадровые офицеры, которым сильно досталось на полях сражений, а потом в плену. Оба требовали длительного лечения – и получили его. Они хотели после выздоровления продолжить службу в тыловых частях, лишь бы не покидать строй.

Отверг Лыков и поручика Наградова. Этот уже никуда не хотел. Медлительный, долго думающий, он производил жалкое впечатление. Контузия, очевидно, имела место. Поручик плохо спал по ночам, постоянно оглядывался, прятал хлебную порцию под подушку. Окончивший до войны математический факультет Московского университета, отмеченный Владимирским крестом за бои в Восточной Пруссии, боевой артиллерист весь вышел… Наградова по представлению сыщика комиссовали и направили в психиатрическую клинику.

Оставшиеся два прапорщика заинтересовали дознавателя. Оба были из числа окончивших ускоренные курсы. В армии таких презрительно называли шестинедельными выкидышами. Прапорщик Чурбаков воевал в 112-м Уральском пехотном полку второго формирования. Первый состав полка был сильно потрепан в Августовском сражении. Пришлось даже закопать в лесу полковое знамя. Частично уральцам удалось вырваться из окружения, и полк не лишился номера. Знамя ведь не досталось противнику![129] Чурбаков пришел на пополнение, но провоевал недолго. Дать характеристику своему офицеру уральцы не смогли, не было времени присмотреться.

Прапорщик жаловался на контузию от тяжелого снаряда, но в плен попал, когда их пикет угодил в засаду. Кто же в засаде стреляет по пикету из гаубицы? Чурбаков отвечал, что попал под наш обстрел, когда его, обезоруженного, вели в германский тыл. Всякое бывает…

Лыков оставил его, как говорили раньше, в сильном подозрении. Похоже, обер-офицер навоевался всласть и мечтал пересидеть до заключения мира где-нибудь подальше от фронта. Но не исключалось, что это была легенда, придуманная для него германской разведкой.

Второй подозреваемый по фамилии Неополитанский (через букву «о») попал в плен в конце прошлого года. Он даже не успел прибыть в свой полк – ехал из Виленской школы прапорщиков к месту службы, и его захватил кавалерийский рейд прусских улан. Так что характеристику на офицера получить было тоже неоткуда. Прапорщик сразу заявил, что здоров и просит вернуть его на фронт. В нарушение данного кайзеру слова! Он симулировал перед германским командованием тяжелое расстройство нервной системы. Якобы это были последствия бомбежки, под которую прапорщик угодил на этапном пункте… Но теперь он у своих. Подлечиться бы немного после дрянных тевтонских харчей, и можно воевать. Отомстить за унижения, пережитые в плену.

Лыков приказал перевести обоих подозреваемых в гостиницу «Москва». Их зарегистрировали в комендатуре, поставили на довольствие в военную столовую при штабе округа (с усиленным питанием по диетическому столу) и велели неделю-другую набираться сил. А заодно взяли под наблюдение.

Первые дни оба офицера гуляли вокруг номеров, покупали газеты, охотно засиживались на обеде. Но как только получили на руки причитающееся денежное довольствие, поведение их изменилось.

Чурбаков тут же поехал в Коломну и навестил некую Марфу Зверову, проститутку. И остался у нее на два дня, даже не показывался на улице. Марфа выходила лишь за папиросами и пивом, перестала принимать клиентов. Что там было? Старые увлечения? Или шпионская явочная квартира? Филеры Ерандакова разок «ошиблись дверью», крутились под окнами, но ничего выведать не смогли. Тогда Лыков подослал туда своего осведомителя, маклера из бандитской бильярдной в Рыбинской улице. Тот прополоскал рот водкой, так,