Танцоры в трауре - Марджери Аллингем

“Да”. В голосе мистера Кэмпиона звучало сожаление. “Крайне прискорбное дело. Ошибка секретаря. Вы знаете, перепутали даты”.

“Неужели? О, понятно. Мне самому показалось это любопытным. Эти лондонцы не понимают наших деревенских обычаев. Простите, я не расслышал вашего имени?”

Мистер Кэмпион подарил его и добавил, что он уроженец Норфолка. К его облегчению, они обнаружили общего знакомого, и, поскольку пожилой джентльмен значительно смягчился, он воспрянул духом.

“Ужасный несчастный случай”, - отважился он. “Мисс Пай весь день казалась в таком хорошем настроении”.

“Ах, действительно. Здесь мы поворачиваем налево, если вы не возражаете. Как приятно пахнет клевер в темноте. Заметили это?”

Кэмпион понял намек и разыграл свою лучшую карту.

“Разве это не отличный район для роз?” поинтересовался он, вспомнив клиновидную коробку в "Фиате".

Его пассажир заметно оживился.

“Лучшие в мире. Я сам немного интересуюсь розами”. Он сделал паузу и добавил с неожиданным смешком: “Двенадцать билетов из четырнадцати на вчерашний концерт в Хернчестере. Пять первых за розы и кубок. Неплохо для пожилого человека, а?”

“Я говорю, это необычайно вкусно”. Мистер Кэмпион был искренне впечатлен. “Вы верите в костный навоз?”

“Не на моей земле. Во мне есть доля настоящей глины”.

Они обсуждали розы и их культуру на протяжении нескольких миль. Даже Кэмпион, привыкший к сильным контрастам, почувствовал в этом драйве некий кошмарный оттенок. Доктор Бувери говорил о своем хобби со знанием дела и страстным интересом молодого человека лет двадцати. Хрупкий мир Белых стен и сцены казался таким далеким.

К тому времени, когда они остановились в затемненной деревне, доктор был поглощен своим предметом.

“Я покажу вам эти леди Фортевиоты. Если вы скучали по ним, вы пропустили угощение”, - сказал он. “Вот мы и пришли”.

Кэмпион обнаружил, что темная стена, которую он принял за стену сельской фабрики, была фасадом мрачного георгианского дома. Викторианское крыльцо, запертое массивными деревянными дверями, выступало на дорогу под углом, который ни одному современному совету и в голову не пришло бы санкционировать.

Доктор позвонил в колокольчик и заорал “Дороти!” во всю мощь своего удивительного голоса. При звуке в окне первого этажа появилась лампа, и Кэмпион последовала за ней по, казалось, бесконечным галереям, слабые лучи которых мерцали через окно за окном, пока не исчезли в темноте прямо над их головами. Мгновение спустя двери начали дребезжать, и после значительной задержки, во время которой задвигался засов за засовом, они с грохотом распахнулись, и появилась пожилая женщина, держащая над головой керосиновую лампу. Это было приветствие в духе Диккенса. Она не улыбнулась и не заговорила, но почтительно отступила, давая им пройти. Доктор шагнул в темноту за пределами круга света, и Кэмпион последовала за ним, прекрасно сознавая, что уже за полночь.

Старик хлопнул в ладоши - султанский жест, удивительно соответствующий его характеру.

“Виски с водой в столовой, и спускайся в коттедж и скажи Джорджу, что он мне нужен”.

“Он будет в постели, сэр”.

“Конечно, он согласится, если он разумный парень. Скажи ему, чтобы он надел пальто и брюки и встретился со мной в оранжерее. Я хочу показать этому джентльмену несколько роз”.

“Да, сэр”. Она поставила лампу и ушла в темноту.

Кэмпион слабо возразил.

“О, никаких проблем”. Старик говорил как школьник из викторианской эпохи возрождения. Кэмпион подумал, что никогда не видел никого столь восхитительно счастливым. “Мы здесь не спим в любое время дня и ночи. Знаете, это жизнь врача”.

Он взял лампу, и Кэмпион обнаружил, что предмет, к которому он наполовину прислонился, решив, что это голова перил, оказался чучелом волка в натуральную величину. Он огляделся вокруг, и у него возникло мимолетное впечатление узких стен, увешанных ящиками с чучелами птиц.

“Стреляли где-нибудь?” спросил хозяин через плечо. “Сто тридцать две головы, мой собственный пистолет, гулял один в октябре прошлого года. Неплохо, а? Это длится десять часов, а затем ночной звонок до рассвета. Мне семьдесят девять, и я этого не чувствую ”.

Он говорил хвастливо, но явно без преувеличения.

Они вошли в маленькую переполненную столовую, красно-золотая обивка которой была почти скрыта за отвратительными спортивными маслами и еще большим количеством ящиков с дичью. Старый доктор выглядел менее необычно в этой обстановке. Он стоял на коврике у камина, настолько став частью своего собственного мира, что именно его посетитель почувствовал себя странным. Ведущий уставился на него с профессиональным интересом, и Кэмпион, которой было интересно, о чем он думает, внезапно прозрела.

“Ты умеешь драться?”

Молодой человек был удивлен, обнаружив, что уязвлен.

“Я справлюсь с любым человеком моего веса”, - сказал он.

“Ha! Пройти через войну?”

“Только последние шесть месяцев. Я родился в тысяча девятьсот.”

“Хорошо!” Последнее слово было произнесено с огромным ударением, и наступила пауза. Доктор Бувери выглядел печальным. “Меня уже тогда считали старым”, - сказал он с сожалением.

Женщина вернулась с графином и бокалами.

“Джордж ждет, сэр”.

“Очень хорошо. Теперь ты можешь идти спать”.

“Да, сэр”. В ее голосе вообще не было никакого выражения.

Кэмпион потягивал свой напиток и думал о Хлое Пай, Сутане и газетах. Он предположил, что проехал со стариком самое большее пять миль. Это казалось небольшим расстоянием, разделяющим такие разные миры.

“Теперь эти розы”, — доктор поставил свой бокал, — “они необыкновенные. Нет ни одной розы, к которой можно было бы прикоснуться для демонстрации, если только это не старая фрау Карл Друшки. У них есть тело. Это главное в выставочной розе — тело”.

Он провел своего гостя через гостиную, в которой было прохладно, несмотря на ночную жару, и, судя по мимолетному взгляду Кэмпион, она была буквально в лохмотьях.

Однако оранжерея представляла собой великолепное зрелище. Она была переполнена, но шоу бегоний и глоксиний было потрясающим. Высокая худая подавленная фигура в фетровой шляпе и плаще ждала их с фонарем от урагана.

“Готов, Джордж?” голос доктора звучал так, словно он собирался на битву.

“Да, сэр”.

Они вышли в темный сад, который ощущался и пах как рай, но который, к сожалению, был совершенно невидим. Были найдены розы, золотисто-желтые соцветия, переходящие в абрикосовый цвет на длинных, тщательно распустившихся стеблях. Маленькие белые брезентовые капюшоны на кольях защищали их от непогоды.

Два старика, доктор и садовник, наблюдали за ними, как матери. Их энтузиазм был одновременно нежным и набожным. Доктор просунул свои тупые пальцы под цветок и осторожно наклонил его.

“Разве она не прелесть?” мягко сказал он. “Спокойной ночи, моя маленькая дорогая”.

Он поправил