Человек с клеймом - Джоан Роулинг

– Только с мелкими животными, Линда, – уточнила Дженни, ветеринар. – Никаких лошадей и коров.

– А я думала, Мартин тоже придет, – сказала Робин.

Мартин был третьим из четверых детей Эллакоттов, который до недавнего времени жил с родителями, хотя теперь он переехал к своей беременной девушке в соседний Рипон.

– Нет, они придут завтра, – сказала Линда с той самой сдержанностью, которая дала понять Робин, что ее мать не хотела рассказывать ей в присутствии гостей какую-то историю.

Робин была рада оказаться в своей старой комнате. Мерфи уснул почти сразу же, как только лег. Робин прислушивалась к звукам шагов: кто-то входил и выходил из ванной, родители Аннабель проверяли ее в бывшей комнате Мартина, Джонатан шевелился на переоборудованном чердаке, где ему, младшему из детей, приходилось спать в детстве. Несколько минут она размышляла о том, что находится в плоской квадратной коробке, которую Страйк подарил ей на Рождество. Она оставила ее на дне сумки, распаковывая вещи, вместо того, чтобы спуститься вниз и поставить под елку, как они с Мерфи сделали с подарками для семьи и друг для друга. Коробка по размеру и весу подходила для ювелирного украшения, но она не могла представить ничего менее вероятного, чем то, что ее напарник-детектив подарит ей что-то столь личное, особенно после того как однажды он так испугался идеи подарить ей духи, что не осмелился купить их: названия казались ему слишком интимными. Воспоминание о том, как Страйк сказал ей, что он запаниковал при мысли о том, чтобы дать ей бутылочку с надписью вроде "Ты – секси", заставило ее улыбнуться в темноте.

Все будет хорошо, – сказала она себе, прислушиваясь к медленному дыханию Мерфи. – Всего четыре дня.

Глава 35

Почему же ты раньше не говорил,

Не писал, не суетился? Кто виноват,

Если твое молчание оставалось непреломленным?

Роберт Браунинг

Уоринг

Страйк считал жалость к себе неоправданной тратой времени, но уныние, охватившее его на следующее утро, не отпускало. Что бы Робин ни говорила раньше о тяготах семейного Рождества, кто мог поручиться, что праздничная атмосфера не смягчит ее, когда она приедет в Мэссем? Там будут дети, рождественские службы, а может, и глинтвейн, и все будут очарованы ее невероятно привлекательным сотрудником уголовного розыска… Страйк был в Мэссеме лишь однажды, чтобы пробраться на свадьбу Робин. Что ж, ему конец, если он решится на это во второй раз.

Сейчас он сидел в своем "БМВ", наблюдая за строительным складом, до которого он проследил за безработным Плагом. Высматривая двери склада в ожидании возвращения Плага, Страйк усугублял свое уныние, размышляя о множестве других дилемм, стоящих перед ним.

Утром в "Телеграфе" появилась статья Фергюса Робертсона. Как детектив и предполагал, какой-то потрепанный кодекс чести среди журналистов помешал Робертсону раскрыть миру истинную причину, по которой Доминик Калпеппер твердо решил очернить репутацию Страйка. Однако он намекнул, что за время своей карьеры следователя Страйк нажил себе множество врагов, и полностью процитировал его слова, касающиеся его отрицания всего, что касалось Кэнди, и его пустых угроз судебного преследования. Возможно, подумал Страйк, глядя на склад, ему действительно стоит нанять адвоката. Расходы будут непомерными, но у него было неприятное предчувствие, что его опровержения будет недостаточно, чтобы навсегда забыть историю с Кэнди.

Он не собирался принимать предложение отца о финансовой помощи, которое, как он был уверен, было продиктовано желанием Рокби укрепить свой публичный имидж. Страйк считал, что Рокби нарушил территориальные границы, позвонив в его офис на Денмарк-стрит и поговорив с одним из сотрудников Страйка. Да, Робин, вероятно, была права: самым разумным было игнорировать отца, но если она вернется из Мэссема помолвленной, Страйк сочтет все предыдущие обещания аннулированными.

Тем временем Джейд, брошенная жена Ниалла Сэмпла, накануне вечером прислала ему сообщение.

Послушай, тебе больше нет смысла приезжать ко мне, потому что я больше не думаю, что Ниалл был тем человеком в магазине.

Это были плохие новости, потому что, если Робин вернется из Мэссема без кольца, поездка в Шотландию даст Страйку отличную возможность заявить о себе, а если бы они ехали только до Айронбриджа, было бы сложно оправдать ночевку в отеле. Он ответил:

Что изменило твое мнение?

Ее ответ был таким:

Я думаю, он с другой женщиной.

Страйк ответил, поинтересовавшись, не успокоится ли она, если удостоверится, что ее мужа не было в хранилище, но ответа не последовало.

Будто всего этого было мало, Страйк получил анонимный звонок на мобильный, переадресованный с офисного телефона, вскоре после того, как покинул Дэнмарк-стрит тем утром. После нескольких хриплых вдохов, сиплый голос произнес:

– Оставьте это. На нашей стороне Гау-Ту. Оставьте это.

– Что за хрень такая "гау-ту"? – переспросил Страйк, после чего звонок оборвался.

Гау-ту. После того, как неизвестный мужчина угрожал Робин в "Харродсе", Страйк больше не был склонен считать анонимного звонившего шутником, развлекающимся за счет агентства. Тем не менее, пока Робин была в безопасности в Йоркшире, его раздражало лишь то, что к уже и так качающейся стопке проблем добавился еще один раздражитель.

В ближайшем будущем Страйка не было ничего, что могло бы его обрадовать. Он бы с радостью проспал следующие три дня, но даже этого он не мог. Следующий день был кануном Рождества, а значит, нужно было пойти на вечеринку к Люси для соседей, затем провести ночь в гостевой комнате и насладиться вынужденным рождественским весельем, с его зятем Грегом, отпускающим обычные колкие замечания о жизненном выборе Страйка. Детектив обычно игнорировал их ради сестры, хотя, сидя в машине и наблюдая за складом, где Плаг делал покупки, ему пришла в голову мысль, что ударить Грега, возможно, было бы почти так же приятно, как избить Доминика Калпеппера, и он позволил себе на несколько секунд представить, как вырубает Грега над индейкой. Однако прежде чем он сможет добраться до рождественского обеда, ему предстояло встретиться с Сашей Легардом в Национальном театре, и эта перспектива пробудила в Страйке воспоминания о его покойной невесте, от которых он, находясь в ослабленном эмоциональном состоянии, не мог отделаться.

Отношение Шарлотты к своему сводному брату Саше, да и ко всей семье, всегда колебалось между двумя крайностями. Большую часть жизни она проклинала их всех и заявляла, что ненавидит и боится Хеберли-хауса, величественного дома, в котором провела большую