Лунатик - Ларс Кеплер

— Я буду в спальне, вот здесь, — говорит она, указывая на соседнюю дверь.

Он запирается в ванной, а Ида возвращается на кухню. Наливает себе ещё вина и несёт бокал в спальню. Делает глоток, ставит бокал на тумбочку, проверяет телефон и переводит его в беззвучный режим. Приглушает свет и только успевает начать откидывать покрывало с крупными пуговицами, как в комнату входит Линус.

Ида подходит, встаёт на цыпочки и быстро целует его в губы.

— Раздеваемся? — шепчет она.

— Сейчас? — спрашивает он и сглатывает.

— Можно залезть под одеяло.

Они раздеваются, отворачиваясь друг от друга. Ида бросает платье на кресло. Линус аккуратно складывает рубашку и скатывает носки. Лямки бюстгальтера оставили на её коже глубокие бороздки. Он остаётся в трусах, залезает в постель.

Они ложатся лицом к лицу и смотрят друг другу в глаза. Быстро согреваются.

Странное дело, но Ида не чувствует вины. То, что они делают, кажется ей естественным. Правильным.

Матрас скрипит, когда она скользит ближе, и они начинают целоваться, называя друг друга Бампер и Эми, Идеальной Эми. Ида тихо смеётся, прижимает губы к его шее, потом целует. Гладит его по щеке, снова целует.

— Иди сюда, — шепчет она, пытаясь притянуть его ближе.

— У меня нет презерватива.

— Ничего, я пью таблетки, — врёт она.

У него ледяные руки, и она вздрагивает, когда он касается её груди.

— Давай.

Лайнус стягивает боксёры и забирается сверху. Всё его тело дрожит, эрекция слабая, но ему всё же удаётся войти, когда она раздвигает бёдра и закрывает глаза.

— Не торопись, — шепчет она.

Он лежит почти неподвижно, потом чуть сдвигается, чтобы не выскользнуть. Ида тихо стонет. Она невероятно мокрая, но не уверена, твердеет ли он; почти не чувствует его. Она так долго ждала этого момента.

Лайнус начинает толкаться чуть сильнее, и она вздыхает, хватает его за ягодицы, притягивает к себе и пытается удержать глубже в себе. Она хочет, чтобы он продолжал, стал твёрже, заполнил её, перевернул на живот и взял сзади.

— Не останавливайся, — шепчет она как раз в тот миг, когда он громко стонет и тяжело падает на неё.

У него вспотела спина, сердце бешено колотится, дыхание обжигает ей горло.

Он выходит из неё и переворачивается на спину.

— Прости, — говорит он, отворачиваясь.

— Да брось, не извиняйся. Было хорошо.

— Обычно я не… ну, ты понимаешь…

— Мы можем повторить это ещё сто раз, — говорит Ида и встаёт с кровати.

Она открывает дверь в детскую, где проход переоборудован в бельевой шкаф, и снимает с полки два чистых полотенца.

С другой стороны дверного проёма стоит высокий шкаф, загораживающий все игрушки Оливера.

Свен-Эрик не хочет, чтобы сын привык забираться к ним в постель, поэтому Оливер просто лежит и кричит, зовёт маму, пока она к нему не придёт.

Ида и Линус принимают душ вдвоём. Она протягивает ему одно из полотенец, выходя из кабины, но замечает, что его спина всё ещё мокрая, когда он уже в спальне застёгивает рубашку.

Руки у него заметно дрожат.

— Можешь остаться, если хочешь, — говорит она, надевая фиолетовый халат. — Я могу сделать пасту с лимоном.

— Спасибо, но мне надо вернуться и поработать…

— Конечно.

Она идёт за ним к входной двери, и они трижды целуются перед тем, как он уходит. Ида запирает замок и выключает свет в коридоре.

Эндорфины всё ещё покалывают у неё в теле, пока она идёт в гостиную. Она не хочет стоять у окна и смотреть, как он уезжает, но всё равно подходит.

Лайнус идёт к машине и открывает её с брелока.

Когда вспыхивают фары, Иде кажется, что она краем глаза видит блондинку у ворот.

В спальне начинает звонить телефон.

Ида поднимается по лестнице, автоматически опуская взгляд на плюшевую игрушку, которую уже замечала у двери в котельную и гараж.

Дойдя до кухни, она решает, что женщина у дороги, должно быть, новая жена русского соседа. Прошлой весной его бывшая, вечно выгуливавшая таксу в нарядах от «Гуччи», устала от шведской жизни и вернулась в Санкт‑Петербург.

Пока Ида добирается до спальни, звонок обрывается. На экране — пропущенный вызов от Свена-Эрика.

Оливер тоже прислал ей час назад сообщение, желая спокойной ночи, но она была слишком занята сексом с Линусом, чтобы его заметить, а теперь отвечать уже поздно.

Она туже затягивает пояс халата и смотрит сквозь живую изгородь на фары машины Линуса. Тот медленно съезжает с подъездной дорожки, поворачивает направо, и Иде кажется, что он останавливается на холме и выключает свет.

Логически она понимает, что машина просто скрылась из вида — за домом соседа или чем‑то ещё. Но внутренне ей кажется, что она застыла.

Ветер воет вокруг дома, она слышит, как поскрипывает водосточная труба за спиной.

Ида идёт на кухню и открывает ещё одну бутылку красного вина. То же самое, что и раньше, только старше, из тех годов, что были задолго до её рождения.

Наверное, очень дорогое, думает она, наполняя бокал, покручивая вино и делая глоток.

— Великолепное мерло, — говорит она, подражая Линусу.

Во рту остаётся сухой, долгий, древесный привкус.

За отражением кухни в окнах, темнота кажется абсолютно непроницаемой.

Внезапно. Иду накрывает страх, что Линус мог сбить ребёнка на холме. Она знает, что это всего лишь мрачная фантазия, но он ведь действительно пил вино.

С тлеющей тревогой в груди она берёт телефон и отправляет ему красное сердечко. Он не отвечает, и она смотрит в темноту, думая об интервью в «Афтонбладет» с мальчиком, который стал свидетелем кровавых убийств топором во сне.

Ида кладёт телефон и понимает, что не помнит, заперла ли дверь после того, как он ушёл. Она поднимается наверх и замирает, прислушиваясь, как ребёнок, оставшийся один дома. Кроме обычного поскрипывания половиц, в доме тихо.

Опираясь одной рукой на перила, она начинает спускаться по лестнице.

— Чёрт!

По полу в гостиной, мимо дивана, к холлу мчится олень.

«Никогда не привыкну к этим отражениям», — думает она. Огромный мангал Свена-Эрика всегда выглядит, как будто в гостиной стоит накрытый простынёй рояль.

Отражения создают иллюзию, будто снег идёт внутри, будто над столом кружат большие синицы, а по ковру прыгают кролики.

Из‑под дивана вылетают несколько комков пыли и катятся к ногам Иды. Она оборачивается и видит,