Лунатик - Ларс Кеплер

Ида бросает взгляд на дверь из котельной, снова нажимает кнопку и нервно поправляет пояс халата. Как и раньше, ворота немного поднимаются, скрежещут и останавливаются. Затем медленно опускаются.

Что‑то блокирует механизм.

В котельной загорается свет.

Тонкая полоска сияния просачивается в гараж, как трещина в полу.

Ида нажимает кнопку ещё раз и подбегает к воротам. Она ложится на спину и начинает протискиваться под ними, как только щель становится достаточно широкой для головы.

Дверь вздрагивает, перестаёт подниматься и в третий раз идёт вниз. Ида отчаянно пытается выскользнуть, но дверь слишком быстрая — опускается и прижимает её за талию.

Холодный ночной воздух царапает ей лёгкие.

Она тяжело дышит, пытается протолкнуться вперёд, содрав кожу на бёдрах.

Механизм снова оживает, и дверь начинает подниматься. Давление ослабевает. Скуля, она рвётся наружу.

В этот момент она замечает соседа, бывшего канцлера юстиции. Он стоит к ней спиной, а его старый лабрадор обнюхивает фонарный столб чуть дальше.

— Помогите! — кричит она и в ту же секунду чувствует, как женщина хватает её за лодыжку и рывком затаскивает обратно.

Голова Иды с грохотом ударяется о бетон. Халат задирается под спину.

Ворота гаража снова опускаются, громко жужжа.

Ида рыдает, отталкивается обеими ногами, переворачивается на живот и поднимается на колени.

Она только начинает вставать, когда что‑то тяжёлое с силой обрушивается ей на спину. Ноги подкашиваются.

Она пытается сгруппироваться при падении, но лбом ударяется о шершавый бетон.

Ида снова пытается подняться, но больше не чувствует нижнюю половину тела.

До неё доходит, что позвоночник сломан. Она кричит, и мучительная волна боли пронзает всё туловище.

Мышцы верхней части тела судорожно напрягаются. Сердце колотится, дышать трудно.

Ида слышит собственный отчаянный вой, чувствует, как ломаются ногти, когда она скребёт бетон, пытаясь отползти.

Она знает, что должна выбраться, но это уже не мысль — просто животное желание выжить.

Женщина тяжело дышит, яростно отбрасывает в сторону табурет. Рычит, обходит Иду и дважды легко, будто играючи, подталкивает её топором в щёку.

— Пожалуйста, — шепчет Ида.

В панике она пытается доползти обратно в котельную, но женщина взмахивает топором и отрубает ей половину правой руки.

Искры летят, когда острое стальное лезвие с силой бьётся о бетон.

Ида теряет сознание, но успевает увидеть, как одна искра парит перед ней, словно крошечная фея с трепещущими серебристыми крылышками.

Под ней растекается лужа крови.

Она лежит, прижимаясь щекой к холодному полу.

Топор в руках женщины, отрубающий её конечности, Ида ощущает как серию мягких толчков. Словно стрелка на железной дороге, направляющая её путь всё дальше — обратно, к маме и папе.

Глава 48.

Хьюго растянулся на кровати, затягивается вейпом с каннабидиолом и листает ленту в телефоне. Свет выключен, и абажур из рисовой бумаги висит над ним, как бледная зимняя луна.

На нём полосатые пижамные штаны и футболка с цветочным принтом, а густая сеть татуировок на руках делает кожу похожей на сплошные синяки.

На улице чёрное небо.

Хьюго мечтает о поездке в Канаду, о том, как он снова узнаёт свою маму, как ведёт её в ресторан, полный разноцветных огней, и отдаёт ей свою счастливую монету. Свой серебряный динар.

Он слышит смех Агнеты наверху и закрывает глаза.

Час назад они заказали пиццу и поздно поужинали на кухне. Отец сказал, что рад, что семья снова вместе, открыл бутылку американского вина «Опус Уан», которое его редактор из «Кноф» подарил ему в Нью‑Йорке.

Мысли Хьюго возвращаются к гипнотизёру и к тому, что, когда Эрик Мария Барк пытался заставить его описать отражение лица блондинки, он увидел скелет из своего кошмара, череп и треснувшие глазницы.

Может быть, это тоже какой‑то случай двойной экспозиции? Может быть, у женщины был странный макияж. Или у неё были очень густые брови, отбрасывающие на лоб тяжёлые тени.

Хьюго вновь затягивается вейпом и решает, что, наверное, стоит рассказать об этом отцу, что они с Агнетой могли бы использовать это в своей книге.

Он смотрит на абажур и говорит себе, что нужно записать, пока не забыл. Но передумывает, когда вспоминает, что блокнот лежит на кресле, которое загораживает закрытую дверь в гостиную.

Хьюго опускает телефон на грудь и откидывается на подушку. Каждый раз, когда он вдыхает пар, на конце устройства вспыхивает маленький огонёк, мягко высвечивая потолок.

Он на мгновение закрывает глаза, чтобы успокоиться, затем ставит вейп на тумбочку, берёт телефон и звонит Ольге.

— Привет, детка.

— Ты одна? — спрашивает он.

— Конечно.

— Кто это был у тебя дома?

— Кто? А, ты про Хачима? Я помогала ему с работой, — отвечает она и что‑то отпивает.

Хьюго садится и засовывает подушку за спину.

— Ольга, нам нужно поговорить… Что там происходило? «Красные круги» — это… Я имею в виду, это не обычный клуб.

— Обычный клуб? Я ненавижу обычные клубы. Они все такие отвратительные и…

— Но это место… — он обрывает её. — Ты вообще понимаешь, что там происходит…

— Хватит этих чёртовых морализаторств. Что с тобой, чёрт возьми, не так? — говорит она со смехом.

— Я просто хочу знать, во что ты ввязалась.

— Расслабься. Я знаю кучу людей. Что я могу сказать? Я же говорила тебе не приходить. Хачим любит позировать и зарабатывает кучу денег. Это значит, что он может отправлять домой кучу денег, — говорит она, и в её голосе появляется новая, защитная нотка.

— Я видел, как кого‑то насиловали, — говорит Хьюго.

— Это всё фальшивка, неужели ты не понимаешь? — отвечает она на этот раз мягче. — Эти ребята, они так много зарабатывают каждый день. Никто не позволит причинять им боль. Если бы им действительно причиняли боль, всё бы это рухнуло.

— Не понимаю… Я знаю, что я видел.

— Каждый устанавливает свои правила.

— Ладно, отлично… Значит, все довольны?

— Да ладно, Хьюго. Везде есть сломанные люди… Ты же знаешь, я не такая уж добрая и лёгкая, но к тебе я добра.

— А к себе?

— Если ты будешь добр ко мне, тогда да.

Хьюго слышит, как она закуривает и глубоко затягивается, шипя трубкой. Он лежит неподвижно, глядя в окно. Мигающий огонёк самолёта прорезает ночное небо.

— Ты успела проверить, зарегистрирована ли моя мама в Ле‑Гран‑Вилаж? — спрашивает он, когда шипение стихает.

— А?

—