Словно искра - Элль Макниколл

– Вряд ли мисс Мёрфи такое одобрит.

– Не одобрит, – вздыхает Киди. – Насколько я помню, она терпеть не может всё, что облегчает кому-то жизнь.

– В этом году у нас новенькая. – Я меняю тему: мама говорит, так нужно делать, если тебе больше нечего сказать. – Она из Лондона.

– Интересно.

– Кажется, у неё ещё нет друзей.

– Тогда, может, тебе с ней подружиться? – Киди жестом показывает мне, что можно бросать палочки.

– Будет хорошо, если ей понравится библиотека. – Я кидаю первую палочку и смотрю, как в стороны летят брызги.

– А что Дженна?

– Она теперь сидит с Эмили. Мне кажется, Эмили меня не любит.

С Киди можно таким поделиться. Мама или Нина сказали бы, что я выдумываю и что мне нужно просто подсесть к ним в обед и общаться с обеими.

Просто будь милой и вежливой. Конечно, эта девочка захочет, чтобы и ты стала её подругой.

Киди знает, что всё не так просто. Что первые впечатления – это жуть. Что подружиться с кем-то нелегко. Я замечаю все шепотки, взгляды и смешки. И я знаю, что ничего хорошего в них нет.

– Тогда тебе точно стоит подружиться с новой девочкой, – говорит Киди.

Я киваю. За последние несколько лет что-то изменилось. Раньше подойти к кому-нибудь на детской площадке и предложить поиграть было легко. Теперь все сидят маленькими группками и не играют, а только разговаривают.

Я скучаю по играм.

– Знаешь, – Киди убирает с лица золотистые волосы, – в универе я никому не сказала, что я аутичная.

Я поднимаю голову. Киди такая высокая, ноги у неё, кажется, длиннее, чем всё моё тело. Я всегда смотрю на неё снизу вверх.

– Почему?

Киди никогда не скрывала, что аутичная. Как говорит папа, она заявляет об этом «громко и гордо». Ей поставили диагноз примерно в том же возрасте, что и мне, между девятью и десятью годами. Мама рассказывала, что у Нины всё было вовремя: она рано начала ходить и произносить первые слова, ей нравилась практически вся еда, она хорошо успевала в школе. Киди заговорила только в пять лет. Она шутит, что до этого ей просто нечего было сказать. Она с трудом контролировала эмоции, плохо ладила с другими детьми, препиралась с учителями. Включалась в учёбу, только если ей было интересно. Порой маме звонили из школы, потому что Киди, например, ушла посреди урока математики.

Киди всё мне объясняет. Почему у меня плохой почерк и почему от громких звуков и ярких цветов полыхает в голове.

Ей объяснить было некому.

– Многие до сих пор не понимают, Адди.

– Но… – Я вдруг чувствую сильную потребность «постимить». Этот разговор меня перегружает. – Разве постоянная маскировка не сложнее?

Стимминг[2] – то, что я делаю, когда не справляюсь с эмоциями. Я быстро-быстро трясу кистями, хлопаю, руки-ноги становятся беспокойными. Иногда мне очень надо шлёпать себя ладонью по затылку. Стимминг бывает нормальным и не очень, но чаще всего приходится его скрывать. Маскировка – это когда мы притворяемся нейротипичными, то есть такими, как все. Подавляем желание стимить, хотя это помогло бы прийти в себя, и пытаемся поддерживать прямой зрительный контакт. Киди говорит, что мы как супергерои, которые вынуждены притворяться обычными людьми.

– А, это у меня получается всё лучше и лучше. – Киди подмигивает мне, её большие зелёные глаза сияют, и мне сложно прочесть её взгляд.

Люди – не то, что книги. Знакомая книга всегда одна и та же, она всегда утешит, слова и картинки в ней не изменятся. Знакомый человек бывает новым и непонятным, даже если ты пытался прочитать его много раз.

По пути домой Киди вдруг останавливается.

– Хочешь, побежим с холма?

– Да! – кричу я.

И мы бежим. Я размахиваю руками свободно и радостно, я стимлю, и никто не запрещает. Киди кричит «У-ху!» и поёт. Запыхавшись и развеселившись, мы скатываемся к подножию холма. Киди коротко обнимает меня сзади, и мы идём домой в сентябрьских сумерках.

Глава третья

– Привет, Дженна.

Все стоят под дверью класса и ждут, когда можно будет войти, и я решаю поговорить с Дженной. Мы дружим с садика, и она даже оставалась у нас дома с ночёвкой. Но летом я её совсем не видела, а всё время в школе она пока что проводит с Эмили.

– Привет, Адди.

Она избегает смотреть на меня. Я не обижаюсь: мне и самой не всегда нравится смотреть на других. Особенно когда я пытаюсь сказать что-нибудь важное. А вот Эмили на меня смотрит. Нарочито оглядывает с головы до ног, чтобы я точно заметила. И берёт Дженну под руку.

– Ты что-то хотела? – спрашивает Эмили медленно и громко, наклонив голову набок, словно немецкая овчарка.

Непонятно, зачем она всегда говорит со мной так медленно, на самом деле мне больше нравится, когда люди говорят быстро.

– Хотите сегодня пообедать со мной во дворе? – предлагаю я обеим, хотя почти не знаю Эмили.

Игровая площадка не очень большая, её почти полностью занимают мальчишки со своим футболом, но около велосипедной парковки есть кусочек газона, где потише и поспокойнее.

– М-м, – Дженна косится на Эмили и переминается с ноги на ногу.

– Нет, – отвечает за неё Эмили и гаденько улыбается. – Она не хочет. Не хочет обедать с тобой, Адди. И никто не хочет.

– Я хочу.

Мы втроём оборачиваемся. Неподалёку стоит новенькая, Одри: она, судя по всему, слышала весь разговор. Для нашего возраста она высокая, почти как Киди, у неё чёрные волосы и карие глаза.

– Вообще-то, – отвечает ей Эмили, но выглядит уже не так уверенно, как секунду назад, – мы не с тобой разговаривали. Тебя никто не спрашивал.

– Да, ты права. – Одри проходит мимо Эмили, смерив её взглядом точно так же, как Эмили оглядывала меня. – Никто.

Тут звенит звонок, и Одри заходит в класс, а Дженна издаёт такой звук, будто поперхнулась.

– Эм, она сказала, что ты никто.

Всё лицо у Эмили розовеет, и мне её немного жаль. Всякий раз, когда мне становится жаль человека, которого я плохо знаю, я теряюсь и не понимаю, что сказать. Так что я, минуя Эмили и Дженну, проскальзываю в класс. Когда я иду мимо Одри, она поднимает голову и кивает мне. Я не знаю, как себя вести, поэтому просто киваю в ответ.

Все поспешно рассаживаются, и входит мисс Мёрфи с кружкой горячего чая. Я смотрю, как она отхлёбывает чай, и меня передёргивает. Не переношу горячих напитков. Они всегда не той текстуры, всегда обжигают язык.

– Уверена, сегодня нам будет весело, – говорит мисс Мёрфи, облокачиваясь на стол. – В преддверии Хэллоуина у нас очень интересный проект. Как вы помните, на прошлой неделе я говорила, что мы, как гордые жители славного города Эдинбурга, будем изучать его исторический центр.

Не понимаю я людей в нашей деревне. От нас до Эдинбурга довольно далеко, но они изо всех сил делают вид, что это не так. И Нина тоже. Подписчикам она рассказывает про свой таунхаус в Эдинбурге, хотя на самом деле мы живём в Джунипере, в двухквартирном доме, и у нас одна ванная на пятерых. Но Джунипер – очень симпатичная деревенька. Несколько домов, церковь, наша школа, один супермаркет, одна стоматология, одна больница, одно бюро ритуальных услуг и один банк.

Почему всем так хочется быть из Эдинбурга, мне не понять.

– Ну что ж, может ли кто-нибудь ответить, – мисс Мёрфи делает секундную паузу и методично окидывает класс взглядом, – за что в стародавние времена вас могли бы окунуть в Нор-Лох?

Я знаю, что на месте эдинбургского парка Принсес-стрит-гарденс когда-то было озеро под названием Нор-Лох, но впервые слышу о том, что в него кого-то окунали.

Видимо, не я одна, потому что никто не отвечает.

– Дженна?

Дженна, которая шепталась с Эмили, поднимает взгляд, словно испуганный кролик.

– Хм-м…

– Ну ладно. – Мисс Мёрфи подходит к доске. Она рисует женщину, и, как только изображает остроконечную шляпу, многие вскрикивают:

– ЭТО ВЕДЬМА!

– Да! Давным-давно в Эдинбурге, как и во многих других