Словно искра - Элль Макниколл

Я смотрю, как члены комитета рассаживаются, смотрят на часы и пожимают друг другу руки. Пятеро мужчин и одна женщина, все – ровесники моих бабушки и дедушки.

– Адди, – говорит Нина своим взрослым тоном, – это ведь не какая-нибудь глупость?

– Уж не глупее, чем зарабатывать разговорами о косметике на камеру, – тихо говорит Киди, не глядя ни на кого из нас.

Я довольно включена в происходящее, поэтому успеваю заметить, как на лице Нины мелькает обида, прежде чем она закатывает глаза. Мне её жаль, я не считаю, что её влог – это глупо. Мне кажется, у Нины здорово получается, и, судя по всему, многие смотрят её с удовольствием.

– Нина, это не глупо, – говорю я как можно более спокойным голосом.

– Именно так мы с мамой и хотели провести время после долгого рабочего дня, – шутит папа.

Мама смеётся. Даже я слегка улыбаюсь, хотя и волнуюсь.

Наконец все в зале расселись, и мистер Макинтош занимает место во главе стола, за которым сидят члены комитета. Я не знаю, как зовут остальных, знаю только мистера Макинтоша, потому что он работает в школе.

Собрание начинается, и я слегка разочарована тем, как долго приходится ждать, пока дело дойдёт до «инициатив». Комитет обсуждает изменения в расписании автобусов и план дорожных работ и предоставляет слово жителям деревни. И мне.

В воздух взлетают сразу несколько рук, в том числе и моя, и по залу проносится всеобщий стон. Мистер Макинтош, однако же, очень доволен тем, как много людей хотят высказаться, и указывает на сидящую в первом ряду Лизу Макларен. Она живёт через три дома от нас, и у неё трое детей. Лиза встаёт с большим достоинством.

– Для молодежи в парке нужно ввести комендантский час.

Её заявление встречают озадаченным перешёптыванием, и я слышу, как Киди глубоко вздыхает. Я смотрю на неё и улыбаюсь. Она скосила глаза к носу и сделала вид, что съезжает со стула. Нина хватает Киди за локоть и пронзает её взглядом.

– Они постоянно там околачиваются. – Лиза не дожидается разрешения продолжить. – Они курят, что-то жгут и вообще ведут себя шумно и ужасно нагло. Я предлагаю ввести комендантский час и запретить всем в возрасте от десяти до восемнадцати собираться в парке по вечерам.

– Вы что, – кричит Киди прежде, чем Нина успевает её остановить, – собираетесь вышибал у качелей поставить?

На нас неодобрительно косятся, мама с Ниной шикают на Киди, а мы с папой смеёмся.

– А смотритель пусть звонит в полицию, если кто-нибудь ошивается в парке или ведёт себя подозрительно, – добавляет Лиза, не обращая внимания на Киди и с видом хищной птицы осматривая членов комитета.

– Лиза, я думаю, что мы можем выгонять детей из парка, только если они действительно нарушают закон. – Мистер Макинтош явно смущён. – Но мы, разумеется, рассмотрим возможность усилить патрулирование парка в тёмное время суток. Кто следующий?

Лиза садится на место с выражением полного неудовлетворения на лице. Следующим встает мистер Лэрд, взгляд у него диковатый, а усы подрагивают.

– Гуси на джуниперском пруду, – гремит он, – совершенно несносны.

Слышатся несколько вздохов и пара одобрительных возгласов.

– И что вы предлагаете, Роберт? – спрашивает мистер Макинтош таким же усталым голосом, как у мамы.

– Съесть их!

– Нет. Кто следующий?

Дальше зачитывают письменное обращение священника, который убедительно просит натурщиков и натурщиц, позирующих на занятиях живописью по четвергам, не раздеваться, пока помещение не покинут прихожане.

– Ага, тогда попросите его включать отопление, – ворчит кто-то с задних рядов.

Старенькая мисс Флаэрти просит, чтобы единственную автобусную остановку в деревне перенесли подальше от банка, а потом в зале вдруг повисает тишина.

Киди подталкивает меня локтем, и я хватаюсь за эту возможность, вскакиваю и объявляю:

– Нам нужен новый памятник.

На мгновение мистер Макинтош изнурённо закрывает глаза и жестом велит мне продолжать. Я чувствую: все смотрят на меня и слушают, но отступать уже поздно.

– В Джунипере казнили за ведьмовство больше женщин, чем в любой другой деревне в южной части Шотландии. Множество женщин подверглись пыткам и умерли без единого шанса на справедливый суд. У них нет могил. Их не помнят.

Все молчат. Во рту у меня пересохло.

– И чего же ты хочешь? – спрашивает один из членов комитета. Я не могу различить оттенок его голоса.

– Памятник или мемориальную доску, чтобы увековечить тех, кто был несправедливо приговорён к смерти.

В зале по-прежнему тишина. А затем – перешёптывание.

– Не думаю, – говорит наконец мистер Макинтош, не глядя на меня, – что памятник каким-то ведьмам пойдёт деревне на пользу. У нас есть туристический потенциал, юная леди, и не хотелось бы запятнать репутацию деревни.

– Вы что, серьёзно? – Рядом со мной вдруг оказывается Киди, чей голос звучит громко и отчётливо. – Да все обожают ведьм! Нашей деревне стоило бы чем-то отличиться. В парке есть мемориальная доска, на которой написано, что здесь проезжал Красавчик принц Чарли[3] с солдатами. Точнее – что он, возможно, здесь проезжал. Если этот факт заслуживает идиотской таблички и того, что об этом постоянно вспоминают, то почему не заслуживают ведьмы?

– Красавчик принц Чарли здесь проезжал! – очень обиженно выкрикивает кто-то с задних рядов.

– А вы лично видели? – кричит в ответ Киди.

Мама с Ниной шикают, чтобы она села на место.

– Я… – Из-за волнения и пересохшего горла мне трудно говорить. – Мне кажется, сэр, что это было бы правильно. Если… если бы я была одной из тех ведьм, мне бы хотелось, чтобы меня помнили.

Киди пожимает мою ладонь.

– Простите, юная леди, – качает головой мистер Макинтош. – Это прекрасно, что такая молодая особа интересуется политикой, но комитет вынужден отклонить ваше предложение.

Ещё одна дверь. Она была приоткрыта. А теперь захлопнулась.

⁂

– Адди, пусть тебе и отказали, ты сделала всё возможное. Это очень важно, – говорит папа, когда мы возвращаемся с собрания домой.

Я молчу.

– Ох, Адс. – Мама гладит меня по волосам. – Не расстраивайся. Через пару недель попытаешься снова.

– Она не расстроена. – Киди вешает пальто. – Она просто смирилась. Вот что выходит, когда с тобой постоянно обращаются как с ничтожеством.

– Так! – Голос у мамы тёмный и бурный. – Достаточно.

– Но это правда, – говорит Киди. Её лицо для меня как раскрытая книга. Она злится и расстроена. – Эта деревня застряла в Средних веках. – Она поворачивается ко мне. – Адди, я считаю, ты всё сделала потрясающе. Так спокойно держалась и так хорошо маскировалась, хотя эти дурацкие лампы мигали как сумасшедшие.

Ну конечно, Киди заметила. В конце собрания лампы на потолке то включались, то выключались, из-за этого нервы у меня искрили, а в глазах щипало. Остальных это не беспокоило. Но мне как будто тыкали в веки иголками.

Мама с папой остаются в гостиной. Киди идёт в душ, а я поднимаюсь по лестнице, как вдруг меня зовёт Нина. Я оборачиваюсь.

– Хочешь, сниму тебя в своём видео?

Я никогда об этом не думала. Нина снимает про макияж и причёски, а меня это, возможно, никогда не заинтересует. Но она неожиданно кажется такой открытой, что мне не хочется ей отказывать.

– Хорошо.

Мы садимся перед камерой, с которой Нина разговаривает как с подругой. Представляет ей меня.

– Это моя младшая сестра Адди. Она аутичная и не слишком интересуется темой бьюти. – Перед камерой Нина делает такое лицо, что я не могу его расшифровать. – Поэтому сегодня я проведу для неё экспресс-курс.

Нина придвигается ко мне и берёт расческу.

– Я быстренько тебя причешу, чтобы волосы в лицо не лезли.

Волосы у меня такие же длинные, как у Нины. Мама говорит, светло-каштановые с золотом. Нина расчёсывает меня быстро, но аккуратно. Я очень долго терпеть не могла мыть голову и расчёсываться. Не любила эти ощущения. Мама с папой уже не знали, что и делать. Но Нина всегда хорошо управлялась с волосами, она дважды в неделю мыла мне голову и заплетала французские косички.

Только она понимала, как надо.

– Адди, хочешь рассказать моим подписчикам что-нибудь об аутизме? – спрашивает Нина.

– Хм-м. – Я смотрю в объектив. – Не очень.

– Ну ладно. Так, тогда давай приступим к макияжу…

– Нина?