Дом шалунов - Лидия Алексеевна Чарская
Маруся обвела мальчиков честными, правдивыми глазами. Снова наступило молчание. Оно тянулось минуты две-три. Потом Алек Хорвадзе сурово взглянул на обоих преступников.
– Ну что? Вы ещё будете уверять, что это сделали не вы? – насмешливо обратился он к Гоге и Никсу.
– Не мы! – протянул маленький франт, готовясь огласить пансионский сад громким рёвом.
– А ты что ответишь, Георгий Владин? – обратился к его приятелю Алек.
Сердитые, горевшие злыми огоньками глаза Гоги окинули толпу мальчиков недобрым и дерзким взором. Он побледнел немного. Губы его дрогнули. С коротким злым смехом, глядя куда-то в сторону, Гога проговорил:
– Ну да! Это сделал я! Так что же из этого?
– Как что такое? Что ты сказал? – так и посыпались на Гогу со всех сторон вопросы.
– Я сделал это! – ещё более сердито произнёс Гога и гордым, надменным взором окинул толпившихся вокруг него пансионеров. – Я написал бумажку и прибил её… И научил Никса помочь мне в этом… Всё я, один я! Потому что я ненавижу вашего мужичонка, которому не может быть места среди нас. Здесь воспитываются граф Никс Гортанов и я, Георгий Владин, и вдруг, рядом с нами, сын каких-то мужиков! Да, мне неприятно, противно это! Я не хочу сидеть рядом с мужиком, спать с ним в одной спальне, учить с ним в классе урок и есть за одним столом. Он серый мужик, пастух, а я благородный мальчик… Да!
Но тут благородный мальчик как-то странно перекувырнулся в воздухе и отлетел в траву сажени [20] на две. Это Алек Хорвадзе схватил его за плечи, и, прежде чем Гога успел опомниться, он лежал уже врастяжку на мягком газоне подле самого края дорожки. Алек стоял над ним с горящими глазами и с взволнованным от гнева лицом.
– Рыцари! – начал он дрожащим голосом. – Эти глупые мальчишки недостойны нашей дружбы. Они не рыцари больше. Мы все будем сторониться их с этого дня! Слышите? Все!.. Не сметь разговаривать с ними, играть и подавать им руку! Идём сейчас же к директору (Алек хотел сказать по привычке к «Макаке», но вовремя удержался, вспомнив про присутствие девочек, обожавших своего дядю) и расскажем ему всё… И ещё скажем, что лучше вовсе не ехать на пикник, чем брать с собой этих негодных, бесчестных мальчишек. Они предатели, и мы не должны иметь с ними ничего общего с этого дня. Хорошо ли вы поняли меня, рыцари?
– Поняли, Алек!
– И исполните всё, что я сказал?
– Исполним всё до единого слова.
– А теперь марш к директору… Мы должны ему рассказать всё, – снова скомандовал Алек.
– Мы должны рассказать ему всё! – эхом откликнулись двадцать мальчиков и последовали послушной толпой за Алеком.
За ними поспешили Маруся и Женя. Никс и Гога остались одни.
– А всё-таки дело сделано, – произнёс Гога, – и дядя этого глупого мужичонка будет знать, где искать сбежавшего Миколку.
– Да, ты удивительно умный, Гога, так всё хорошо придумал! – восторженно произнёс Никс. – Только вот пикника жалко! Макака ни за что не согласится нас взять с собой, когда узнает про всё, – печально добавил через минуту маленький графчик.
– Велика важность, пикник! Совсем это не весело ходить по скучному лесу и натирать себе ноги о сучья! – презрительно фыркнул его приятель.
– И в конце концов быть изъеденными комарами, – мигом согласился с ним графчик.
– И ещё, чего доброго, попасть на ужин волкам! – заключил торжествующе Гога.
– Конечно! Конечно! – подтвердил Никс.
Но, говоря это, оба мальчика кривили душой. Им было ужасно досадно лишиться удовольствия. К тому же они боялись директора, который, как они предчувствовали, не похвалит их за гадкий поступок.
Глава XLI
Волшебный кисель
Когда Александр Васильевич узнал о «предательстве» Никса и Гоги, он тотчас же согласился с остальными мальчиками и решил оставить провинившихся без пикника. Но и сам пикник опять чуть было не расстроился – вот по какой причине.
Накануне счастливого дня к ужину подали кисель, обыкновенный клюквенный кисель, который подают на стол с молоком и сахаром.
Такой кисель в пансионе господина Макарова подавали очень часто, хотя маленькие пансионеры ненавидели это кушанье всей душой. Пансионские служители, Мартын и Степаныч, нередко уносили кисель со стола нетронутым.
Каково же было их изумление, когда в этот вечер не только кисель, но и миска с киселём исчезла со стола. Правда, миска скоро вернулась на стол, к вечернему чаю, но уже пустая, а кисель… Ах, что сталось с киселём!
У киселя положительно оказались ноги! Он сбежал из миски и очутился в комнате директора на его письменном столе, в большой чернильнице, предварительно изгнав оттуда чернила.
Когда Александр Васильевич сел за стол и, обмакнув перо в чернильницу, начал писать письмо кому-то из родителей маленьких пансионеров, вместо чернил на бумаге очутился… кисель. Александр Васильевич вскочил, схватился за колокольчик, чтобы позвонить служителю, но с отвращением отдёрнул назад руку. Колокольчик был весь мокрый и липкий от киселя.
– Нет, они останутся все до единого без пикника, если я ещё где-нибудь найду эту гадость! – сердито произнёс директор.
Но, к счастью, «этой гадости» не нашлось больше нигде, в квартире директора по крайней мере…
Зато кисель очутился у месье Шарля. Поздно вечером, когда пансионеры уже спали, гувернёр пожелал пройтись по саду и подышать свежим воздухом. Ничего не подозревая, он взял с окна фуражку, белевшую в полумраке ночи, надел на