Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн
Представился. Оглядел меня пытливо, видимо, остался доволен моею внешностью и любезно сказал:
— Не успели нас узнать, а уже выругали, хотя и по заслугам. Да, вопрос о публичных домах — вопрос больной. Товарищ председателя суда Мейер рассказал мне, как вы отчествовали городскую управу и думу, и, по его словам, вы хорошо познакомились с вопросом, почему предлагаю вам не отказать составить доклад, не только, конечно, о существующем положении, но осветить больной вопрос с возможным выходом, что и как надо сделать, как быть с собственниками недвижимых имений — содержателями «домов», установить, путем ли выкупа, или другого юридически законного института освободить «дома» и прочее. Ваш гонорар вы определите. С вашим братом Иосифом Филипповичем нахожусь в давнишней дружбе и буду рад, если и у вас окажется стремление к общественной деятельности. Я бы не хотел путем насилия выдворять дома и вмешивать администрацию.
Получив письмо на право «доступа в архив» и рекомендацию к полицмейстеру, откланялся. Занялся, обследовал вопрос, разработал довольно основательно право отчуждения и выкупа в связи с уничтожением «тупика», где расположены дома терпимости. Словом, сделал все нужное для доклада. Дал прочесть Герману Акимовичу и через две недели переслал Байкову при письме, в котором, между прочим, отказался от гонорара.
10 января 1884 года я поехал в Одессу жениться. 15 января поженились и 16 января уехали в Ростов. В Харькове остановились на сутки, чтобы заложить в банке приказчиков[100] серебряные свадебные подарки родных жены. Набралось на 225 рублей. Приехали в Ростов и поселились в моих невзрачных комнатушках у вдовы Данцигер. Еврейская кухмистерская[101] давала нам обед. Ясно, что я был труслив, боялся расширить жизнь, делать долги и рассчитывать на авось. Практика была, но мелкая. Все же мы начали с молодой женой подумывать о лучшей квартире, о собственной обстановке. Надо было непременно купить для жены рояль в рассрочку платежа. Прошел февраль, надвигалась весна. Надо было следовать клятве, надо было одевать молодую хорошенькую жену. Словом, забот было много.
3 марта (эти числа помню хорошо) я получил вновь приглашение к Байкову. Принял меня весьма любезно и сказал:
— Юрисконсультом городской управы состоит частный поверенный М. И. Макаров, человек с большими знаниями, служит давно. Человек он неприятный, мы не ладим, а в последнее время наши отношения совершенно испортились, и Макаров уходит из управы[102]. Для него эта служба не имеет значения, ему нужны гласные думы и близость к делам более серьезным. Предлагаю вам принять должность юрисконсульта, жалованье всего сто рублей в месяц и судебные издержки в вашу пользу. Говорят, этих издержек набирается в год не менее двух тысяч рублей.
Я оторопел от этого предложения и откровенно заявил, что не рискую занять такое положение, ибо мало знаю и могу на первой же консультации оскандалиться. Но Байков объяснил мне, что он и секретарь управы — юристы, хорошо знакомы с городскими делами, а мне нетрудно будет вести несложные дела по взысканиям и прочее, а время и желание знать научат. Он повел меня к секретарю Луковскому. Познакомились, поговорили о многом, и я по его настоянию тут же подал прошение о предоставлении мне службы. Взволнованный и счастливый побежал к жене. Положение мое изменялось основательно, но боязнь, что не справлюсь с делами, не покидала меня. Пошел к патрону и к Герману Акимовичу поделиться впечатлениями. Патрона не застал дома. Герман Акимович нашел, что я справлюсь с обычными городскими делами, а по более серьезным всегда приглашаются консультанты. Он поднес мне городовое положение[103], рекомендовал изучить оное основательно и особенно почитать подлинные решения Сената[104]. Так началась моя деятельность в более серьезных делах и на виду у местного общества.
Как я лишился «адвокатской невинности»
Определенное жалованье в городской управе давало мне возможность подумать об устройстве квартиры и приобретении мебели, рояля. Но приходилось лезть в долги, а меня это пугало. Беспокойные мысли: а вдруг лишусь службы, не будет практики, чтобы оплатить содержание квартиры, прислуги, и я не знал, как быть. Тут-то и случился казус, нарушивший надолго мое хорошее настроение.
Ко мне на прием явились три лица. По наружному виду два еврея, а третий — тип мелкого чиновника. Внешность евреев была неприятная. Жирные, лоснящиеся физиономии, прически — так называемые кучерские. Заплывшие глазки, жирные пальцы, украшенные кольцами, платье зажиточных мещан. Не походили они ни на местных лавочников-евреев, ни на ремесленников. Третий отрекомендовался Завьяловым.
— К вам мы по серьезному делу с письмом от Николая Константиновича Попова, — и положил на стол объемистый пакет.
Н. К. Попов был в то время известным адвокатом в округе, жил в Таганроге. Содержание письма таково: «Не имею удовольствия доселе познакомиться с вами (следует льстивый отзыв о моей деятельности и радость о появлении молодежи…)». Затем он приглашает меня выступить с ним в Таганроге по делу супругов Гринберг[105]. «Дело, — пишет он, — выгодное, в чем убедитесь из прилагаемого производства». Предлагает мне 300 рублей за выход, 50 рублей за приезд на защиту и 25 рублей на проезд в Таганрог для составления прошения о вызове свидетелей и чтобы переговорить и познакомиться. А затем пишет: «…имеется в данном деле “но”, на мой взгляд, незначительное. Супруги Гринберг, вернее сказать, она, супруга, содержит в Таганроге известный публичный дом, именуемый издавна “домом графини Потоцкой[106]”. Полагаю, — писал Попов, — что мы, как и врачи, не вправе отказывать в помощи клиенту. Важно, чтобы само дело заслуживало защиты, а познакомившись с делом, вы увидите, что супруги Гринберг страдают, не совершив преступления. Их обвиняют в краже, явно придуманной».
Прочитав начало письма с удовлетворением, я к концу увял. Меня смутила защита таких людей, и я мысленно решил благодарить Попова за доверие, но не считал возможным защищать Гринбергов за плату. Я не разворачивал бумаг. Но мои посетители поняли по-своему мое молчание и колебание. Один из них хриплым голосом, акцентируя, сказал:
— Господин защитник, мы вас очень просим защищать Марию Павловну, как мы вас знаем, что вы защищали Дуньку Литовцевскую и вобче жилаем, чтобы вы были с господин Попов. Так он вам выдает, как говорил Завьялов, 300 рублей, то это не так, потому что мы желаем вас, мы, родные Марии Павловны, и даю вам еще 500 рублей, чтобы вы долго не думали, и кончайте.
А другой сродственничек с улыбочкой сказал, обращаясь как бы к первому:
— А мине вы забыли? Что я, чужой Марии Павловне и Григорию Климовичу или не могу приглашать господин защитник? Ну так для ровный счет
