Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков
Я никогда не называл файлы русскими именами.
Мы закрыли Антидопинговый центр в Москве с 17 января по конец марта и постепенно стали переезжать в Сочи. Сочинская лаборатория получила временную аккредитацию с 27 января по 15 апреля, с МОК и ВАДА было согласовано, что с 1 марта мы возобновим анализы проб российских спортсменов в Сочи по планам РУСАДА в связи с неполной загрузкой лаборатории в период проведения Паралимпийских игр. До первого марта РУСАДА будет направлять все неолимпийские пробы в лаборатории Лозанны и Алматы.
До отъезда в Сочи я проверил обе версии коктейля, Martini и классику на Chivas: там тоже оксандролон торчал неприлично высоко. Спортсмены могли применять коктейль с конца января по 18 февраля, то есть должны были завершить приём за неделю до закрытия Олимпийской деревни, назначенного на 25 февраля. Ирина Родионова торговалась и просила согласовать завершение приёма 20 февраля, за пять дней до отъезда, но я сказал ей: нет, — я очень боялся, что могут остаться хвосты. Мы окончательно прошлись по списку „Дюшес“, по именам коктейльных спортсменов, и сократили его до 36 голов.
Я улетел в Сочи 23 января и следующие два месяца жил в отеле „Азимут“, рядом с контрольно-пропускным пунктом Прибрежного кластера олимпийских объектов, всего в пяти минутах ходьбы от лаборатории. Стали прибывать члены МОК и деятели разных комиссий, и Ричард Баджетт попросил провести день открытых дверей для прессы и журналистов. Однако сотрудников лаборатории для создания живой картинки не хватало, и перед камерами мы сажали за приборы Анастасию Дьяченко, моего секретаря. Она изображала сотрудницу лаборатории, химика, надев белый халатик, похожий на мини-юбку. Однако её модельная внешность, длинные волосы и высокие каблуки, строго запрещённые в лабораторных помещениях, выдали подделку с головой; мне стали звонить и спрашивать, что такое у тебя творится в сочинской лаборатории.
Лаборатория была полностью готова, сверкала и поражала воображение. Я гордился, что впервые будет проведён анализ всех проб на пептиды, с короткой и длинной цепочкой аминокислот, две различные процедуры. А ВАДА отрапортовалось о введении стероидного профиля, нового модуля биологического паспорта спортсмена. Как только мы открылись, в тот же день, 27 января, за несколько дней до открытия Олимпийской деревни, нам привезли 22 пробы норвежских лыжников и биатлонистов из Швейцарии — это заработала программа предсоревновательного тестирования МОК. Начали — и я сделал фотографию всей группы приёма проб через окно, в которое передают опечатанную сумку с пробами!..
Приехал Евгений Блохин, мы с ним пошли в командный центр ФСБ решать вопросы с допуском моих сотрудников в лабораторию в ночное время и разрешением на внеочередной проезд моей машины, чёрного гибридного „лексуса“. Питание, предоставленное нам на территории Прибрежного кластера оргкомитетом, за которое мы заплатили несколько миллионов рублей, оказалось совершенно непригодным для употребления, так что я постоянно ездил на обед в Весёлое, в армянский ресторан „Ла Луна“ в трёх километрах от лаборатории, чтобы спокойно поесть и просто отдохнуть. На рабочем месте, в лаборатории или в моём директорском офисе, я обедать не люблю: всё напоминает о работе — и кусок не лезет в горло, всё время хочется куда-нибудь на улицу, на воздух.
13.3 Вмешательство эстонских учёных
Перед самым открытием Игр мне позвонил Александр Кравцов, директор ЦСП и руководитель российской делегации — Chef de Mission, то есть глава миссии в Сочи и будущий президент Союза биатлонистов России. За границей на эритропоэтине попались Екатерина Юрьева и Ирина Старых! Снова отличился Гюнтер Гмайнер из Зейберсдорфа, мой старый друг, а теперь независимый эксперт, проверяющий Антидопинговый центр по решению дисциплинарного комитета ВАДА. Пришёл пакет лабораторной документации, на распечатках был виден небольшой эритропоэтин, но я бы не сказал, что это микродозы, как уверял меня Кравцов. Что они, однако, творят за границей накануне Игр — и кто всё это учудил, снова Стасик? Ирина Старых набрала приличную форму, и вся женская биатлонная команда — Ольга Зайцева, Ольга Вилухина, Яна Романова и Ирина Старых — стояла в списке „Дюшес“ и основательно претендовала на золотую медаль в эстафете. Кравцов был в шоке, а Мутко впал в ярость. Ирина Старых хотела возмутиться и рассказать что-то похожее на правду, как „специалисты“ кололи ей ЭПО и гарантировали, что всё будет чисто, однако не уберегли. Тогда Прохоров заткнул ей рот огромной суммой, равной бонусу за олимпийскую золотую медаль.
Она успокоилась — и родила второго ребёнка.
Тридцатого января открылась Олимпийская деревня, и оттуда тоненькой струйкой потекли пробы. В начале Игр всегда происходит отставание от плана отбора проб — то кто-то не приехал или поселился в другом месте, то фамилию записали не так. Ужасным ударом оказалось официальное письмо из МОК за подписью доктора Ричарда Баджетта, сообщавшее, что процедура определения гормона роста в крови остановлена, она требует доработки, поэтому на Играх в Сочи анализ крови на гормон роста отменяется — мы просто принимаем пробы крови, морозим, а затем отправляем их в Лозанну. Эту бестолковую методику наголову разбили эстонские учёные, защищавшие своего лыжника Андруса Веерпалу, двукратного олимпийского чемпиона, в ходе судебного разбирательства в спортивном арбитраже. Случись это в другое время, я бы только повеселился, однако по планам МОК на Играх в Сочи мы должны были сделать сотни проб на гормон роста. Были закуплены дорогостоящие реагенты и материалы с ограниченными сроками хранения, за анализы полагалась оплата, мы подписали договор с Оргкомитетом „Сочи 2014“ — а теперь
