Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков
Ещё до публикации в The New York Times Хайо Зеппельт записал на камеру часовое интервью с Виталием Мутко, который юлил и отводил глаза, нёс чепуху, изворачивался и увиливал от ответов на прямые вопросы. Потом Владимир Познер на Первом канале на виду у всех прижал Мутко к стене, спросив напрямую, кто врёт: Родченков или остальные? Скажите, меняли пробы в Сочи — да или нет? И снова Мутко тянул с ответом и хлопал глазами, как троечник, и в конце концов Познер его пожалел. Вообще, Мутко — весьма своеобразный персонаж путинской эпохи, колоритный и обаятельный, с лёгким флёром элегантной дремучести, умевший быстро переходить от задушевной беседы к стилю общения управленца или снабженца. Он артистично и талантливо вобрал в себя всю бездарность власти. А у властной бездарности есть только один способ защиты — спрятаться за ещё большую бездарность. Поэтому все так держатся за Путина. Если не Путин — то кто? Без Путина нет России — вот её почти что и нет.
Началось расследование профессора Макларена, и нам по секрету сообщили, что флаконы «берегкит» действительно можно вскрыть! Теперь сомнений нет, более того, на то, что сочинские флаконы вскрывали, указывают характерные царапины. Ещё в начале года Брайан Фогель во время интервью задал профессору Макларену коварный вопрос: что будет, если окажется, что пробу Б можно незаметно вскрыть? Ричард Макларен на минуту задумался и ответил, что тогда допинговый контроль окажется иллюзорным — illusory.
Но сколько же мне навалили работы — я с тяжёлым вздохом взялся за составление обзора нашей многолетней переписки с Натальей Желановой и Алексеем Великодным о сокрытии результатов анализов по программе сохранить — карантин. Как только заместитель министра Юрий Нагорных принимал решение о судьбе того или иного спортсмена, я, следуя указаниям ФСБ, удалял все письма, и у меня почти ничего не осталось. Однако Тимофей Соболевский всю свою коллекцию, сотни писем, сохранил. В наших письмах встречались резкие и непечатные выражения, они рвались наружу, я не мог держать их в себе, такова была наша жизнь. Для Макларена я составил огромную таблицу, охватывавшую данные начиная с 2012 года. Но таблица не отражала полной картины: в нашей практике встречались пробы великих спортсменов, святых и неприкасаемых, про которых мы даже не спрашивали. Ещё бывали случаи, когда мы знали, что у сборников оставались едва заметные хвосты, но времени впереди было достаточно, чтобы они исчезли, и про такие пробы мы тоже не сообщали Нагорных; без него было ясно — идёт подготовка сборной команды и трогать великих нельзя.
Пришла пора готовиться к допросам в департаменте юстиции, а параллельно надо было продолжать сотрудничество с комиссией Макларена, он прислал большой список вопросов. Поскольку в отношении меня проводилось расследование, то без согласования и разрешения следователей я не мог предоставлять никакой информации. У меня взяли отпечатки пальцев и мазок с внутренней стороны щеки для пробы ДНК, скопировали все данные из моих компьютеров и с электронных почтовых адресов. Информации было очень много, и мы с адвокатом напряжённо работали в Филадельфии целую неделю, с воскресенья 12 июня по пятницу 17 июня. Мои данные были рассортированы по отдельным папкам, Джим Уолден называл их Building Blocks, и блок за блоком мы отправляли их Макларену. В завершение мы провели многочасовую телеконференцию, я отвечал на многочисленные перекрёстные вопросы.
17 июня в Вене на заседании совета IAAF было принято решение о дальнейшем отстранении ВФЛА, то есть всей российской лёгкой атлетики, и о её неучастии — вот где пригодилось словечко из 1984 года — в Олимпийских играх в Рио-де-Жанейро. И МОК, и арбитражный суд в Лозанне поддержали это решение. А 18 июня Следственный комитет России открыл против меня уголовное дело по статьям о превышении полномочий, незаконном предпринимательстве, подделке документов и в итоге — за нанесение большого репутационного ущерба стране и спорту. Оставаться в Лос-Анджелесе без охраны стало опасно, и 6 июля 2016 года я ушёл под программу защиты свидетелей. Обнародование результатов расследования Макларена было назначено на 18 июля, всего за две недели до начала Олимпийских игр в Рио-де-Жанейро. Для координации нашей работы мы провели две конференции по скайпу, а затем встретились в Нью-Йорке. Я теперь жил в другом месте под вымышленным именем, постепенно привыкая откликаться на него. Было немного грустно, что любимый Лос-Анджелес остался в прошлом.
16.5 Первый доклад Макларена. — Олимпийские игры в Рио-де-Жанейро, 2016 год. — Второй доклад Макларена
Оказавшись один в другом городе, я успокоился и осознал, что за последние три месяца ничего не написал и забросил свою книгу, застрял на описании уголовных событий 2011 года. Но я заставил себя сесть за компьютер — и за три дня описал весь 2012 год, подготовку к Играм в Лондоне и начало борьбы с ВАДА. Работа и общение с адвокатом, со следствием и комиссией Макларена помогли мне переосмыслить некоторые вещи, и я стал переписывать написанное и добавлять новые страницы, радуясь, как классно у меня получается. Всё идёт по плану, до конца года я должен завершить книгу, а затем приступить к написанию русскоязычной версии. И в январе 2017-го наш фильм Icarus будет представлен на фестивале Sundance в штате Юта.
Потом я опубликую книгу!
Первый доклад Макларена был представлен в Канаде, в Торонто, 18 июля 2016 года. Меня признали правдивым источником информации, подтвердили, что в мае The New York Times с моих слов написала правду и что мои показания не противоречат другим данным, полученным в ходе расследования. В России действительно существовала государственная система сокрытия допинга, она была с размахом применена в Сочи, и спортсмены России получили неоспоримое преимущество и выгоду от этой схемы, завоевав 33 медали, включая 13 золотых. ВАДА потребовало целиком отстранить Россию от участия в Олимпийских играх в Бразилии, но Томас Бах, президент МОК, не отважился на такое, более того, наорал
