Андрей Громыко. Дипломат номер один - Леонид Михайлович Млечин

Председатель сенатского комитета по иностранным делам Том Коннэли с багровым от гнева лицом обратился к Рузвельту:

– Как могло случиться, что они уничтожили наши корабли в Пёрл-Харборе, словно хромых уток на охоте? Как им удалось поймать нас со спущенными штанами?

– Я не знаю, Том, – ответил президент, – я просто не знаю. На Тихом океане началась война. И мы на войне. Мы задушим Японию…

Когда все разошлись и остались только ближайшие сотрудники, он, вспомнив, сколько американских самолетов было уничтожено в ангарах, стукнул кулаком по столу:

– На земле, боже мой, на земле!

Франклин Рузвельт выступил на объединенном заседании обеих палат конгресса. Он назвал нападение на Пёрл-Харбор «днем, который войдет в историю как символ позора». Конгресс объявил Японии войну.

Но Рузвельт предупредил американцев, что Япония – не единственный враг:

– Мы намерены покончить с угрозой со стороны Японии. Но мы мало чего этим добьемся, если остальной мир будет находиться под пятой Гитлера и Муссолини.

Через четыре дня после Пёрл-Харбора, 11 декабря 1941 года, в Берлине имперский министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп вызвал американского временного поверенного в делах Лейланда Морриса и в своей высокомерно-злобной манере заявил:

– Ваш президент хотел войны. Теперь он ее получил.

Решение Адольфа Гитлера объявить войну Соединенным Штатам облегчило задачу Рузвельта, считавшего своим долгом защищать мир от нацизма.

Американцам пришлось сражаться сразу на нескольких фронтах. Методично уничтожать японский флот. Освобождать захваченные императорской армией страны Юго-Восточной Азии. Помогать Китаю, северную часть которого тоже оккупировали японцы… Масштаб сражений на Тихом океане не сравнишь, конечно, с нашей войной против нацистской Германии. Но американцам победа тоже далась не просто: японцы сражались до последнего, не отступали и не сдавались в плен.

Нападение японцев позволило президенту Соединенных Штатов Франклину Рузвельту вступить во Вторую мировую войну, и это изменило баланс сил в мире. Пёрл-Харбор – это история о том, как самая яркая победа может обернуться тотальным поражением.

Рузвельт спросил у советского посла Литвинова, нельзя ли сделать так, чтобы американские бомбардировщики, взлетев с Филиппин и отбомбившись над Японией, могли сесть во Владивостоке – дозаправиться и взять новый запас бомб.

Литвинов был сторонником теснейшего военного союза с Соединенными Штатами. Он телеграфировал Сталину и Молотову, предупреждая об опасности нападения со стороны Японии: «Нам придется защищаться одним, без посторонней помощи, в то время как теперь мы могли бы получить для защиты Владивостока морскую и воздушную помощь Америки и ее союзников».

Молотов ответил: «Мы не считаем возможным объявить в данный момент состояние войны с Японией и вынуждены держаться нейтралитета. Когда мы ведем тяжелую войну с Германией и почти все наши силы сосредоточены против Германии, включая половину войск с Дальнего Востока, мы считали бы неразумным и опасным воевать на два фронта».

Литвинов в тот же день сообщил об этом Рузвельту.

Президент сказал, что сожалеет о принятом решении, но добавил:

– На вашем месте я, возможно, поступил бы точно так же.

Сталин не желал ссориться с японцами, и в августе 1941 года советский посол в Токио обещал японскому правительству, что американских баз никогда не будет на советской территории.

В войну в Америке карточки не вводились, так что Андрей Андреевич, как и другие советские дипломаты, ни в чем недостатка не знал.

Распределению подлежали некоторые виды сырья и материалы, необходимые в военных целях. Рузвельт призвал сограждан сдавать ненужную резину, включая старые садовые шланги и купальные шапочки. Дело в том, что японская армия оккупировала богатую нефтью и другими полезными ископаемыми Голландскую Ост-Индию (ныне Индонезия), откуда ввозился необходимый для военной промышленности каучук. Старую резину принимали на автомобильных заправках – и даже платили какие-то символические деньги.

Успехи немецких подводников, топивших американские суда, в том числе танкеры с нефтью, привели к тому, что в мае 1942 года в семнадцати штатах на востоке страны ввели рационирование бензина – продавали по три галлона (чуть больше одиннадцати литров) в неделю. К концу года эта норма распространилась на все штаты.

В ноябре 1942 года кофе включили в список рационируемых продуктов, поскольку потребление кофе выросло в армейской среде, а торговые суда, занятые военными перевозками, не успевали доставлять кофейные зерна из Латинской Америки в достаточном количестве. Ограничили продажу сахара, молока и масла. Все запасы передавали военным: каждый солдат должен был получать порцию масла на завтрак. Но уже в июле 1943 года кофе вновь стали продавать без всяких ограничений, а сахар – только после войны.

Главная задача Громыко, как и всех советских дипломатов, состояла в том, чтобы убедить американцев как можно скорее открыть второй фронт в Европе. Действовали различными путями. Вели переговоры с официальными лицами, налаживали отношения с влиятельными американцами, стараясь расположить их к Советскому Союзу.

И президент Рузвельт желал, чтобы американские войска как можно скорее схватились с немцами. Почему же открытие второго фронта в Европе так затянулось? Этот вопрос часто звучал во время войны. Тянули время? Себя берегли или не хотели помогать Красной армии?

Ответить на эти вопросы требовали и от Громыко.

Летом 1941 года Рузвельт попросил начальника штаба армии генерала Джорджа Маршалла составить план войны с нацистской Германией. Секретный семнадцатистраничный доклад лег на стол президента 25 сентября. Из него следовало, что Соединенным Штатам потребуются: 216 пехотных дивизий, 51 моторизованная и большой флот.

Флот был. Но что касается сухопутных сил…

В мировой табели о рангах американская армия занимала тринадцатое место – между португальской и болгарской. В 1939 году ее численность составляла всего 174 тысячи солдат и офицеров.

Первый в Соединенных Штатах закон о призыве на военную службу конгресс утвердил лишь в сентябре 1940 года. Через месяц началась регистрация мужчин в возрасте от 21 до 36 лет. Подлежащих призыву оказалось примерно двадцать миллионов. От половины вербовщики сразу отказались – из-за проблем со здоровьем. Каждый пятый оказался неграмотным. Когда страна вступила в войну, требования смягчили. 11 ноября 1942 года конгресс понизил призывной возраст до 18 лет и поднял верхнюю планку до 37 лет. К концу войны на военную службу призвали десять миллионов американцев.

Темнокожих не призывали – из расистских предубеждений: считалось, будто они не способны воевать. Но уже в 1943 году ввели квоту и для афроамериканцев. Однако же призывали ровно столько, чтобы их число в армии не превысило десяти процентов – доли афроамериканцев в составе населения. Поначалу их зачисляли в строительные, тыловые и вспомогательные части, но по мере расширения войны стали переводить и в боевые подразделения. Они вместе со всеми проливали кровь за Америку.

Поначалу не