Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2019 - Коллектив авторов

я, палач недогоревших свечей, говорю звезде: ближе. темнее. тише.

в темноте другие пиры виднее. я стал уставать от людей быстрее,

точно пчела от мёда, но мне не хочется лететь в Париж,

я не хочу быть одетым в аляповатый Монмартр.

глупцы, как купцы, мудры, а мудрецы, как купцы, глупы.

и всё же на этом пире равный его не отравил,

а то, что он придумал о чаше своей, это ему показалось.

хор вместе с ним засыпали снегом и известью.

и некому было его онемевший язык в замёрзшую землю положить.

VIII. На десять минут старше

«в здешних водах – говорит рыбак, – раньше водилось рыбы,

что у меня женщин было. однажды я привязал к леске ключ

от дома и бросил в волны. рыба проглотила наживку

и оборвала леску. с тех пор я живу тут на лодке.

а рыба ночью поворачивает в замке ключ и плавает

в моём доме, заплывает в спальню и ласкает мою жену.

ну и что, что рыба? какой рыбак станет ревновать к рыбе?

жена ведь ещё не старая – ей нужен секс. так жена моя

стала русалкой. а я пью только морскую воду, от чего меня

постоянно мучает жажда. вот такой вот поворот ключа в моей жизни».

докурив сигарету, он положил окурок в карман и продолжил:

«а соседка снизу, не то чтобы дева, но к ней приходили

волхвы с полицией. она материлась из окна, точно псалмы пела.

квартира год уж как пустая стоит. а было два сына,

старший и младший, точно два берега. но высохла река.

сухая балка, а не мать она им теперь».

дождь прошёл. дорога подсохла. капли на объективе блестят,

точно чешуя от слов рыбака. зачем я здесь, собственно, хожу?

может он и есть апостол Апокалипсиса? или лучше делать что-то,

о чём я ещё ничего не знаю? и что означает рассказ

этого человека о жене и рыбе? его смысл точно в аквариуме заключён,

и что там с ними происходит видно расплывчато, переливающимися

по лицу волнами и тенями. слушай человека,

в котором правят закон и угол. так ты сможешь сберечь свою речь.

IX. Наши мёртвые часовые, как часовые

я – нерезидент державы, где зеркала разбиты.

я – неврастеник федерации другой,

в которой я не слышу собственного эха.

то ли я переводчик кислорода, колонизатор воздуха?

то ли я паломник пространства, певец огуречного сока?

куда плывёт мой берег, а не плот? какую дверь

мне приготовил плотник? комар, мой кровный брат,

пьёт мой автопортрет, который есть бессмертия укус…

…и страна над державой вставала – звал кузнец

пожать руку кинжалу. кормили небесам голубиное сало,

чернозёму – человечину; сосали землю, точно свиноматку,

кулаки, животы и пятки. и кормила она их, и давила.

мололи мельники молочные зубы. играли черепа

на губной гармошке. стучали о коленную чашку ложки.

ели кашу из бумаги и клея. то ли смерть,

то ли русская пляска. или всмятку, или вприсядку.

сорок первый, конечно, не первый. и кругом

немцы, немцы, немцы. под Сталинградом и Сталинабадом

миномёты или меннониты? повсюду немцы, немцы

с острыми, стальными носами. на Волге и Енисее

немцы с новыми глазами – минотавры или миннезингеры?

на блицкриге почва ночью, точно старый сейф, скрипит.

в том сейфе запах нефти и пыли. там куют скелеты

из пальчиков ножички, и качают младенцев в касках.

на блицкриге, как на допросе, волчата колыбельную воют:

«Барбаросса, Барбаросса…»

на блицкриге варят солдат в котле, отделяют мясо от кости.

Барбароссе снится, как тушёнку с гостинцами

домой отправляют, как дети колыбельную воют:

«Богородица, Богородица…»

и планета с колосистым гербом ржавеет.

X. Не жди, я не вернусь

из леса вышел человек, может быть, век спустя.

он верно забыл дорогу домой, или просто,

не зная настоящий он или живой, ходил туда-сюда.

он давил чернику слов языком, во рту лопалась темнота.

шёл человек, и горел над ним вечный лёд,

несла его лицо полярная сова. и каждое Рождество

седой бес дарил ему каменный торт,

и думал человек: «так быть нельзя».

человек вышел из леса и в свою избу,

будто черемша, вошёл, к стене прислонился

картонной спиной и, сквозь сквозняк, прошептал:

«может я блудный отец. может неволя – моя жена.

может мой сын другой. может это всё было зря,

но эта смерть была моя».

Ян Бруштейн

Дым империи

Родился в Ленинграде в 1947 г. Без малого полвека живёт в Иванове. Работал в газетах, на телевидении – был президентом негосударственного медиахолдинга, преподавал в вузе историю и теорию искусств. Кандидат искусствоведения. В 70-х активно печатался, в том числе в «Юности» и «Знамени», пока его поэма, опубликованная в журнале «Волга», не была разгромлена в газете «Правда» за «формальные изыски». За этим последовала резкая критика первой книги в местной писательской организации. В итоге замолчал на четверть века. Снова начал сочинять стихи и прозу в 2008 г. В результате вышли в свет семь поэтических книг и более 70 публикаций стихов и прозы в журналах «Дружба народов», «Сибирские огни», «Дети Ра» и в др. Лауреат конкурсов им. Н. Гумилёва и Н. Некрасова, премии «Поэт года» и годовых премий многих журналов. Член Союза российских писателей, СП 21-го века и Русского ПЕН-центра.

«А дым империи мне сладок не всегда…»

   А дым империи мне сладок не всегда.

   Колотит в стёкла зимняя вода,

   Запретный смысл пытается морзянкой

   Мне передать. И этот вечер зябкий

   Наутро обещает корку льда,

   Но вывернуто время наизнанку.