Избранные воспоминания и статьи - Осип Аронович Пятницкий
Утром 31 (18) октября я возвращался в центр города из Еврейской больницы, где лежали убитые. Настроение у меня было невеселое. Вдруг откуда ни возьмись со всех сторон появился народ. Тут были рабочие, студенты, гимназисты, женщины, обыватели, интеллигенция, мальчишки — словом, все смешалось. У всех радостные, веселые лица. Вслух читают манифест 30 (17) октября. Тут и там слышно недружное пение революционных песен. Обыватели поздравляют друг друга со свободой. Наконец появились красные знамена, и среди манифестантов начался спор о том, куда идти: к тюрьме или к думе. (Признаться, я ратовал за думу; я живо вспомнил, что в Париже инсургенты первым делом захватывали думу, хотя тогда, находясь на улице среди толпы и ратуя за то, чтобы демонстрация направилась к думе, я не верил манифесту, и мне казалось, что он только ловушка, чтобы выявить и изъять революционные элементы России.) Толпа разделилась: одна часть со знаменами пошла к тюрьме, а другая, к которой присоединился и я (каким-то образом одно знамя попало мне в руки), направилась через главные улицы к думе. Манифестанты заставляли военных снимать шапки перед красными знаменами. Когда демонстрация прошла через Дерибасовскую улицу, где тогда жила вся одесская знать, то на балконах появились красные ковры, платки и кое-где играли марсельезу (через день, когда начался ужасный погром, то на этих же балконах висели уже царские флаги и портреты и музыка уже играла «боже, царя храни»).
На думе взвился красный флаг, а около городской думы открылся митинг. Народу было очень много. Говорили много и длинно, но когда проехал небольшой отряд казаков, то участники митинга вмиг разбежались, и я остался почти один с председательским колокольчиком в руке. Когда казаки проехали, толпа опять придвинулась ко входу в думу, митинг возобновился и уже длился до вечера{101}. Я вошел в думу. Кое-где были сняты и порваны царские портреты, везде ходил народ без всякого руководства. Я направился в комнату, где заседала часть членов городской управы. Они обсуждали вопрос о городской милиции, ибо полиция совсем отсутствовала на улицах. Члены управы спорили о значках для милиционеров. Я спросил, кого они хотят взять в милиционеры и имеется ли в думе оружие. На мои вопросы я получил вполне ясный ответ, что они предложат через домовладельцев квартиронанимателям выделить из своей среды невооруженных милиционеров, которые должны отличаться от остальных граждан значком; форму такого значка думские мудрецы и выдумывали на заседании.
Я предложил вооружить рабочих через революционные организации. Меня поддержало несколько человек, которые тут же присутствовали, как и я, очевидно, были посланы революционными организациями, и только что явившийся т. Гусев, но думцы заявили, что у них нет ни оружия, ни денег для закупки его. Они еще добавили, что после манифеста вряд ли понадобится вооружать рабочих.
Когда уже смеркалось, стали доноситься слухи, что на Молдаванке начался еврейский погром. В думу явился еще кто-то из членов комитета. Мы тут же решили созвать вечером общее собрание членов партии, а меня послали посмотреть, что делается на Молдаванке.
Там я увидел такую картину: группа молодых парней, человек в 25–30, среди которых были переодетые городовые и охранники, ловят всех мужчин, женщин и детей, похожих на евреев, раздевают их догола и избивают, но при избиении полиция не ограничивалась одними евреями. Когда ей в руки попадались студенты, гимназисты, их также жестоко избивали. Громилы действовали на Треугольной улице. Немного поодаль стояло много зрителей, которые наблюдали вышеописанную картину. Мы тут же соорганизовали группу вооруженных револьверами лиц (после демонстрации в комитет попало некоторое количество наганов, из них один получил и я), подошли ближе к громилам и выстрелили в них. Они разбежались. Но вдруг между нами и громилами выросла стена солдат лицом к нам в полном вооружении. Мы отошли. Солдаты удалились, и опять появились громилы. Так повторялось несколько раз. Мне стало ясно, что громилы действуют с согласия военных властей.
Я отправился на собрание членов Одесской организации нашей партии. Оно уже было открыто. Собрание произвело на меня грустное впечатление. Аудитория университета, где происходило партсобрание, была очень тускло освещена. Настроение присутствовавших товарищей было угнетенное. Меня поразил состав собрания: на нем присутствовало немало народа, но выделялись, главным образом, женщины, и мне казалось, что их большинство. Почти совсем отсутствовали русские рабочие, (мне казалось тогда, что причина неявки русских рабочих на вышеназванное собрание лежит в плохом оповещении членов партии, ибо собрание было экстренно созвано. Но и последующие собрания у нас, у меньшевиков и эсеров показали сравнительно небольшой процент участия русских рабочих в партийных собраниях, хотя влияние всех революционных организаций Одессы на русских рабочих было очень велико, что показали октябрьская демонстрация, октябрьская и ноябрьская забастовки).
Собрание заслушало информацию о манифесте и его значении и сообщение о начавшемся погроме. Было решено совместно со всеми революционными организациями организовать вооруженный отпор громилам и призвать население к самообороне.
Был создан федеративный комитет из представителей всех революционных организаций. Кроме большевиков, меньшевиков, бундовцев и эсеров на его собраниях, кажется, еще присутствовали представители от дашнаков [6] и поалей-ционистов [7] или «серповцев» [8]. Вновь созданный революционный орган находился все последующее время в университете.
Всю ночь с 31 (18) на 1 ноября (19 октября) и утром 1 ноября (19 октября) в университете происходило столпотворение: приходили и уходили массы народа. Одни приносили разного рода оружие, другие — деньги и всякие ценные вещи для реализации их на покупку оружия. В это же утро стали формироваться вооруженные отряды, которые посылались против громил.
За два дня и три ночи было послано множество вооруженных отрядов, но им мало удалось сделать, ибо везде, где работали громилы, их прикрывали полиция, казаки, кавалерия, пехота и чуть ли не артиллерия. Так, в Дальницком районе железнодорожные рабочие организовали сильный отряд, который 1 ноября (19 октября) успешно разгонял громил, но должен был отступить перед войсками с большими потерями, так как последние применяли оружие против революционных отрядов. Кое-где, там, где не было солдат, самооборона и вооруженные отряды действовали успешно против громил,
