Лазарь Каганович. Узник страха - Валерий Викторович Выжутович

Третий съезд Советов проходил 10–18 января. Когда председатель ВЦИК Я.М. Свердлов объявил съезд открытым, несколько духовых оркестров грянули «Интернационал», а затем «Марсельезу». Это был съезд победителей. Есть определенная символика в том, что проходил он там же, в Таврическом дворце, где несколько дней назад «формально-юридический» подход ко всему сущему был навсегда замещен «классовым», а диктатура пролетариата повергла представительную демократию.

Каганович был делегатом этого съезда. Снова, уже в третий раз, затаив дыхание слушал Ленина, начавшего свой доклад сравнением власти Советов с Парижской коммуной. «Помню, с каким подъемом и воодушевлением делегаты съезда в перерыве делились своими впечатлениями, как горячо делегаты – простые рабочие и солдаты вступали в спор с меньшевиками и костили их всеми, далеко не парламентскими словами». В стороне от этих споров не остался и Каганович. В кулуарах съезда он сцепился с меньшевиком Ю.О. Мартовым. Дело было так. Мартов что-то кричал, отбиваясь от наседавших на него солдат и рабочих. Каганович подошел и услышал:

– Да как вы смеете называть меня контрреволюционером? Я критикую большевиков и вашего Ленина за то, что вы захватили власть, но ее не удержите и погубите всю русскую революцию.

– Не беспокойтесь, – вмешался Каганович, – удержим власть пролетариата покрепче, чем ваш Церетели «удержал» власть буржуазии и помещиков.

– Я не защищаю Церетели! – воскликнул Мартов.

– Но вы с ним в одной партии и в одном ЦК, а после Октябрьской революции вы одним голосом нападаете на нас, большевиков, и тянете назад к власти буржуазии, – Каганович повел наступление на противника. – Мы вас знаем как человека, который еще в давние времена вместе с Лениным создавал «Союз освобождения рабочего класса», и за это мы вас уважали, но потом вы сползли на путь оппортунизма. Вы субъективно считаете себя революционером, но попали вы в одну компанию с контрреволюционерами, поэтому товарищи делегаты правильно вас величают контрреволюционером.

– Я, – выкрикнул Мартов, – считаю вашу революцию исторически незакономерной! Это не революция, а захват власти, которую вы не удержите и погубите русскую революцию. Поскольку вы, большевики, у власти, я выступаю против вас и вашего Ленина, против злоупотребления властью, против террора. Я требую изменения политики в сторону демократии.

– Какой демократии, – поинтересовался Каганович, – буржуазной или рабочей демократии?

Мартов не сразу ответил, потом сказал:

– Демократии, то есть свободы, а не диктатуры.

– Но вы ведь, кажется, сами, – сказал Каганович, – в 1903 году участвовали в составлении программы, где записано о диктатуре пролетариата.

– Да, – ответил Мартов – я участвовал, но имея в виду исторически закономерную революцию, а не такую, как ваша.

– Это, – парировал Каганович, – в один голос говорят все защитники буржуазии. Скажите, пожалуйста, как Маркс относился к Парижской коммуне?

– Он ее считал несвоевременной, но не выступал против нее.

– Неверно говорит Мартов, – произнес Каганович, обращаясь к делегатам, столпившимся вокруг спорящих. – Маркс не только не выступал против Парижской Коммуны, а всей силой своей революционной страсти и гениального ума выступал в защиту Парижской Коммуны и проклинал ее врагов. Он считал Коммуну высшим проявлением революционного творчества рабочего класса, давшего прообраз пролетарского государства – диктатуры пролетариата, а Мартов, считающий себя марксистом, брызжет ядовитой слюной на Российскую Коммуну, на Советскую власть, являющуюся диктатурой пролетариата, и на вождя революции – Ленина.

На это Мартов ответил:

– Маркс был в эмиграции, а я нахожусь здесь, и я не могу проявлять такого великодушия.

– Дело не в великодушии, – возразил Каганович, – а в вашем меньшевистском малодушии и антиреволюционности, в вашей податливости контрреволюционерам, в вашей старой реформистской антимарксистской позиции по отношению к революции. Вот вы говорите, что заботитесь о судьбе революции. На деле же вас заботит судьба мелкобуржуазных мещан и даже буржуазии, а вам следует позаботиться о своей судьбе – большого человека, оказавшегося по ту сторону революционных баррикад вместе с контрреволюционерами. Что касается судеб революции, то мы, особенно после сегодняшнего доклада товарища Ленина, который выражает волю пролетариата, полны уверенности в победе социализма.

На этом закончилась кулуарная дискуссия Кагановича с Мартовым. Но не закончился открытый поединок меньшевиков с большевиками, Мартова – с Лениным. Выступая на том же съезде, Мартов горячо пытался доказать, что нельзя сравнивать Парижскую коммуну с советской властью, которая более жестока. Хотя, говорил он, в первый день восстания Парижская коммуна расстреляла двух генералов, ряд жестокостей проявила и в последние дни, но в течение 70 дней не нарушались демократические права и свободы, а в новой России они нарушаются. Мартов говорил, что при таких условиях социалистические идеи нереализуемы. Говорил, что советская власть в конце концов должна будет изменить свою политику во имя осуществления своих лозунгов.

В своем заключительном слове Ленин ответил Мартову: «Демократия есть одна из форм буржуазного государства, за которую стоят все изменники истинного социализма. Пока революция не выходила за рамки буржуазного строя, мы стояли за демократию, но, как только первые проблески социализма мы увидели во всем ходе революции, мы стали на позиции, твердо и решительно отстаивающие диктатуру пролетариата».

Однако последняя точка в этом споре будет поставлена позже. И поставит ее уже не Ленин, а Сталин, расстреляв или сгноив в лагерях всех, кто когда-то возражал большевикам или колебался. Мартов этого не увидит. Он умрет 4 апреля 1923 года от туберкулеза в одном из санаториев Шварцвальда. Ленин переживет его на десять месяцев.

«В красной армии штыки, чай, найдутся…»

На III съезде Советов Ленин заявил, что старая царская армия исторически отдана на слом. Советская власть, провозгласил он, создаст новую, социалистическую армию из людей, которыми движут идеи борьбы за освобождение эксплуатируемых, и когда это произойдет, Республика Советов станет непобедима. Создать свою армию – это был для новой власти вопрос жизни и смерти. Потребность в собственных вооруженных силах диктовалась разгоравшейся внутри страны гражданской войной, наступлением кайзеровских войск и готовящейся интервенцией стран Антанты.

Уже с первых дней приезда в Петроград Каганович был вовлечен в военное строительство. 6 января Н.И. Подвойский и К.А. Мехоношин позвали его на заседание Всероссийского бюро военной организации, и он там принял участие в обсуждении проекта декрета о Красной армии. Завершая заседание, Подвойский предложил ввести Кагановича в создаваемую для этой цели Всероссийскую коллегию. Каганович поблагодарил за доверие.

– Я с удовольствием займусь этой важной боевой работой, – сказал он. – Но необходимо иметь в виду, что я связан