Избранные воспоминания и статьи - Осип Аронович Пятницкий

нас имеются нелегальные, значит, «важные преступники». Раз этого не случилось, значит, наше дело находится совсем без движения. Было уже лето. Шумиха, поднятая вокруг I Думы, еще продолжалась. Наконец, нервировала и неизвестность результатов Стокгольмского объединительного съезда партии: кто-то выйдет на нем победителем — большевики или меньшевики? Тяжело было сидеть и очень хотелось вырваться из тюрьмы. Мы верно рассчитали, что начальство не захочет допустить при таком нервном состоянии заключенных ни обструкции, ни голодовки в тюрьме, и поэтому решили нажать на начальство путем объявления голодовки. Мы все поодиночке написали прокурору, что наше дело совсем не двигается, хотя уже прошло пять месяцев, и что мы требуем или вручения нам обвинительного акта и назначения суда, или освобождения из тюрьмы — в противном случае мы объявляем голодовку с такого-то числа.

Мы действительно серьезно готовились, к голодовке. Вечером накануне назначенного дня мы удалили все съестное. На свиданиях нам передавали цветы вместо съестных продуктов. После проверки, когда уже стемнело, нас поодиночке стали вызывать в контору. Там нам объявили, что прокурор распорядился выпустить нас под надзор до суда.

И вот 13 человек из 15 (Шавдия и Мовшович остались), в том числе и нелегальные с фальшивками и чужими паспортами, очутились на свободе.

Нужно самому пережить волнение, которое охватывает в момент освобождения человека, считающего себя «виновным» и врагом самодержавия и буржуазии, чтобы понять эти чувства. Каждый из нас метался по камере, ожидая: вызовут тебя или же они, жандармы, тебя открыли? Мы даже не верили, что идем на свободу. Когда же нас вывели из тюрьмы, мы думали, что нас переводят в провинциальные тюрьмы, так как в одесской тюрьме голодовка нескольких человек могла бы превратиться в тюремный бунт. Неожиданно мы очутились на свободе. Кстати, когда мы уже были на воле, жандармы заторопились: в течение месяца они закончили следствие и передали дело военному прокурору, а последний — в военный суд. Очевидно, жандармам удалось освободиться от дел «черных воронов» и взяться за дела социал-демократов.

Я страшно обрадовался воле. Мне так надоел каменный мешок (тюрьма), который, хотя был и близко от города, но фактически страшно далек от городской жизни. Несмотря на то что костюм и ботинки мои были совсем не подходящими для города (я порядочно обносился в тюрьме), я в первый день по выходе из тюрьмы бегал по городу как угорелый, без всякого дела. Мне казалось, что я впервые вижу Одессу. Море меня поразило. До своего ареста, за полугодичное пребывание в Одессе, я не имел возможности (да и охоты даже не было) посмотреть на море и осмотреть город.

В тот день мне казалось, что я самый счастливый человек в мире, и мне хотелось это состояние продолжить до бесконечности. Но уже на следующий день меня охватила такая скука, что я лихорадочно начал налаживать связь с одесскими большевиками.

Положение в одесской организации после всех арестов было незавидное: большевики были распылены, а в комитете господствовали такие заядлые меньшевики, как Фридрих (он же Ерема, Анатолий Абрамович Шнеерсон) и Любовь Николаевна Радченко{109}.

Я возобновил свои связи с табачниками и стал выяснять, кто у нас, большевиков, в Одессе остался. Оказалось, что немало дельных работников уцелело в Одессе, но между собой они не были объединены. Константин Осипович Левицкий (партийная кличка — Осип Иванович{110}), старый одессит, большевик, вернувшийся из ссылки, у которого я несколько раз бывал, достал квартиру для собраний активных одесских большевиков. Было намечено кого звать, и назначен день собрания. Собрание состоялось. На нем присутствовали товарищи, которых я не знал. Среди присутствующих было несколько товарищей в военной форме. Последние меня порядком напугали. Они пришли вместе и, войдя в комнату, где мы заседали, крикнули: «Что это за собрание? Вы арестованы». Мне совсем не хотелось после двух-трех дней свободы опять попасть в каменный мешок. Но мой испуг быстро прошел, ибо хозяин квартиры предложил им занять места.

Совещание после информации о положении дел в организации постановило уполномочить нескольких товарищей периодически созывать такие совещания, которые должны превратиться в большевистскую фракцию Одесской организации.

Таким образом было положено начало объединению большевиков, работавших разрозненно в разных районах. Это объединение дало возможность усилить борьбу внутри Одесской организации за большевистские принципы.

Что касается меня, то я решил на суд не являться и Одессу покинуть, так как выяснилось (это было после роспуска I Государственной думы), что в стране надвигается черная реакция. Чтобы определить, куда ехать, я запросил письмом в Питер Надежду Константиновну Крупскую как секретаря большевистского центра (последний существовал и при наличии объединенной социал-демократической партии после Стокгольмского съезда).

Вскоре после отправки письма в Питер я получил письмо от т. Гусева. Он приглашал меня в Москву по поручению Московского комитета.

Из Одессы я должен был срочно двинуться, так как меня и однопроцессников вызывали зачем-то в военный суд, а из Москвы я еще не получил явок. К тому же для поездки в Москву у меня не было подходящей одежды. Поэтому я решил заехать раньше к своим родственникам в город, где я родился.

Репрессии, свирепствовавшие в крупных рабочих центрах, еще не успели докатиться до этого города. Массовки происходили здесь в городском саду, в центре города. Кроме бундовской организации взрослых и организации подростков под названием «Малый Бунд», существовала довольно солидная организация РСДРП, с которой я тотчас же связался. В нее входили русские, польские, литовские и еврейские рабочие. Было и несколько интеллигентов. Руководил этой организацией вернувшийся из армии унтер-офицер по кличке Осипов (настоящей фамилии его не помню, в 1907 г. я с ним встретился в Питере).

Организация была хорошо связана с батраками близлежащих имений и с рабочими и крестьянами ближайших местечек и деревень. Я принимал деятельное участие в организации, выступал на общих собраниях ее членов и на массовках.

По получении московских адресов и денег на дорогу я выехал в Москву.

ПАРТИЙНАЯ РАБОТА В МОСКВЕ

1906–1908 гг.

В Москву я приехал в начале сентября 1906 г. По приезде оказалось, что присланная т. Гусевым явка провалена и самого Гусева в Москве уже нет (он был арестован). Все же мне удалось быстро связаться с комитетом: случайно на улице я встретил «Бура» и Нину Львовну «Зверь» (М. М. Розенберг-Эссен). От них я узнал, что меня вызвали для секретарской работы в МК ввиду того, что т. Виктор (Таратута{111}) переходит на другую работу. Они же мне дали явку МК, на которой я нашел Виктора. Последний передал мне решение МК о