Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн
— Лев Филиппович, вы в Киеве! Откуда? Вот удовольствие!
Лицо как будто знакомое, а кто со мной говорит — не знаю. Спросить: «Кто вы?», когда человек встречает вас как близкого, неудобно, и я начал «лавировать», чтобы узнать, с кем встретился. А он захлебывается:
— Вот сюрприз! Господи, где вы остановились? Надолго? — и прочее.
А затем предложил:
— Едемте ко мне, жена моя как будет рада! Она и не мечтала когда-либо вас увидеть, а вы так много о ней заботились…
Объясняю, что я не один, а с женой. Мой аноним решил:
— На завод не поеду, даю вам мой экипаж, езжайте за женой. Обедаем у меня, поговорим. Что делают Бейлины? Видели вы их? — спросил он.
Поехал за Софьей Ефремовной. Рассказал ей о моей встрече, и поехали к неизвестному другу. Прикатили, познакомились с молодой миловидной дамой. Из обрывков разговора я заключил, что было какое-то дело, которое радостно закончилось. За обедом расспрашивал, как он устроился и почему благоденствует в такое тяжелое время для многих. Выяснилась история любви ко мне. Фамилия моего «друга» Зильберман. Евреям, как известно, был воспрещен въезд в Войско Донское, включая и Ростов[205]. Изредка делались исключения с разрешения атамана[206]. Одновременно появились несколько таких разрешений, которые, по расследованию, оказались подложными. Началось дело, и раскрыта была организация, которая проделала следующее. Маленький чиновник в Новочеркасске нашел в делах канцелярии атамана разные удостоверения и переписки за подписью атамана на бланках с печатями. Образовавшаяся компания химическим образом смывала текст, вместо которого вписывалось разрешение еврею прожить два или три месяца, смотря по надобности, в Войске Донском. Таким образом, подписи атамана и других (советника, секретаря), печати, даты и прочее были действительны, а текст подложный. Такое разрешение на право въезда по делам в течение 1913 года с правом пребывания каждый раз не более одного месяца, а в течение года не более семи раз получил и Зильберман. Привлечено было шестнадцать евреев, два чиновника и комиссионер по сему делу. Арестованные в разных местах были препровождены в ростовскую тюрьму. Задержан был и Зильберман, родные которого обратились ко мне. Возбудил я ходатайство об освобождении под поручительство, и Зильбермана освободили. Он уверял, что не знал о подложности, полагал, что получает действительное право на проживание, хотя были некоторые обстоятельства, опровергавшие его утверждения. Зильберман был женихом и не хотел рискнуть жениться, имея «на шее такое дело», так он говорил. Я решил как-нибудь выделить дело о Зильбермане из общего дела, что удалось сделать. В 1914 году было заслушано дело о 18 лицах. Судила судебная палата с сословными[207]. Все подсудимые были осуждены на разные сроки в арестантские отделения. В 1915 году слушалось дело о Зильбермане, и палата оправдала его. Зильберман благополучно женился и продолжил свою коммерческую деятельность в Киеве с успехом, а когда пришли большевики, то он был назначен на какой-то завод заведующим, сохранив много своего добра и квартиру. За обедом все рассказанное вспоминалось, и выяснилось мое «большое участие в судьбе Манички», жены Зильбермана, в то время невесты. Об этом деле я забыл, а Зильберман, естественно, помнил хорошо все подробности дела, вплоть до некоторых доводов защиты.
Хорошо пообедали, и я пошел с Зильберманом в кабинет, где рассказал ему о моем положении и спросил, не может ли он мне помочь. Зильберман мне весело ответил:
— Напрасно вы так волнуетесь, это же пустое дело. Конечно, перевезем вас, я даже сейчас позову сюда моего двоюродного брата доктора Р., и он, уверен, все устроит.
Вызвал по телефону доктора Р. и просил немедленно приехать. Доктор Р., на вид бедовый малый, узнав, в чем дело, охотно согласился помочь мне, сказав, что ему легко все устроить, так как он состоит врачом на участке строящейся железнодорожной ветки, доходящей до польской границы, и при участии кого-либо из служащих на работах все оборудует. Но «это дело» будет стоить денег, задумчиво закончил доктор. Решили завтра опять собраться у Зильбермана и окончательно вырешить все нужное для нашего предприятия.
Уж чересчур легко осуществимый «переход», по мнению доктора, заботил меня. Не верить не было основания, а быть обманутым доктором не допускал. Значит, надо принять предложение. Сошлись на следующий день, и доктор подтвердил свое согласие помочь мне. Я должен был поехать в Житомир, но не по железной дороге, а постараться поехать автомобилем, который везет некоторые продукты из Киева в Житомир для нужд Совнархоза. Отправляется этот автомобиль из указанного мне двора, где я должен найти шофера и уговорить его взять нас. Заломил доктор приличную сумму, из коей часть авансом, а часть — когда благополучно доберусь в Польшу. Особенно меня удивила ссылка доктора на то, что ему придется дать часть денег Зильберману, ибо «он же участник». Война и большевики дали новых людей с малопонятными для нас житейскими приемами. Другого исхода у меня не было, и я согласился. Показал часы, почистив их предварительно от черного лака. Оценили их в 750 000 рублей (в мирное время рублей сто), и доктор согласился на них «строить наши расчеты». Жить некоторое время в Житомире будем у отца врача. Немедля пошел в указанный двор (прежний постоялый), где нашел «товарища шофера». Оказалось, что едет грузовик, на котором он везет немного цемента, кровельное железо и другие такого рода предметы. Возить кого-либо запрещено, но если хорошо заплатить и сядем в степи, то довезет. Если выедем на рассвете, то попадем ночью в Житомир, а иначе проедем с остановкой день и ночь. Сговорились, и на следующий день вечером я должен узнать, когда едем. Доктор сообщил, что он выедет раньше, встретит нас в Житомире, что мы должны выйти из грузовика.
— Ну, это же автомобиль, поставите чемодан, сядете
