Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн
Пойти пешком за ним, не показывая вида, что мы знакомы и что мы приезжие.
Сообщил Софье Ефремовне, которая была готова на всякие жертвы и тяготы, лишь бы увидеть детей и уйти от страшной жизни. Выехать на рассвете не удалось. Перевезли чемоданы, погрузили и пошли по указанному направлению за город. Родители Нюси тепло с нами простились. Мы дали подарки за гостеприимство и не без волнения пустились в неведомый опасный путь. Шли мы долго. Киев — город большой. Нашли неработающий брошенный завод, где прождали до полвторого дня. К счастью, поблизости был хуторок, где мы нашли чай. Провизию мы взяли с собой. Наконец, показался грузовик. Шофер извинился:
— Свяжешься с жидовьем — завсегда истории. Того не доставил, этого не хватило — сволочь-народ, вот и задержался. Извиняйте, пожалуйста. Закушу — и покатим. Часика четыре переспим ночью где-нибудь.
Поднять Софью Ефремовну на грузовик при ее боязни всего, что не похоже на предметы и явления, которые она знает, было нелегко. Примостили чемоданы и уселись на них. Было очень неудобно, а когда поехали, то натерпелись муки: то бочка бьет по ногам, то пылит цемент, рассыпались громадные гвозди. Думать об удобстве не приходилось — страшное впереди. От Киева до Житомира ведет жалкое шоссе. Расстояние более ста верст. Тряслись до 11 ночи с маленькими остановками, а затем стали до четырех утра. Софью Ефремовну уложили в каком-то домике. Я повалялся в грузовике, бродил по степи, не спалось. На рассвете покатили дальше и около 10 утра подъехали к Житомиру. Шофер просил вылезти, ибо по городу не может ехать с пассажирами. Его требование совпало с нашим планом. Мы высадились и увидели издали доктора. К нам подошел человек, взявший наши чемоданы в возок и быстро укативший. Расплатились и попрощались с «красным» шофером и пошли за доктором, приняв вид знающих, куда идти, и не проявляя никакого любопытства. Окраины городка обычно российские: хатенки, длинные заборы, сорные травы и крапива у заборов, пыльные улицы, чахлые деревья, а в то время — отсутствие движения деловой жизни городка. Увидели, куда вошел доктор. Я осмотрелся — не следит ли кто за нами? — и вошли в дом доктора. Уютный мещански-зажиточный домик, прилично обставленный, большая чистота и тишина. Пришли хозяева, родители доктора. Очень благообразные, еще не старые люди, видно, были зажиточные местечковые торговцы. Вышла сестра доктора, миловидная девушка. Познакомились. Доктор, видно, преувеличил мое бывшее положение и достоинства, почему его родные говорили со мной с почтительным уважением. Прошли в чистенькую столовую, где был приготовлен чай и закуска. Глядя на эту обстановку, трудно было предположить, что городок разоряли белые, большевики и особенно петлюровцы[208]. Но отец доктора пояснил мое недоумение:
— Мы все разорены. Мы потеряли торговлю, погибли наши товары, у нас отнято много. У меня был лесной склад — все забрано. Город обнищал, нет дома без особых несчастий, своих семейных, но у нас еще кое-что сохранилось, и особенно благодаря службе сына-врача.
Семья говорила между собой на древнееврейском языке. Все они были убежденными сионистами. После чая доктор с прискорбием сообщил, что его план перевезти нас рухнул, ибо инженер, строитель ветки, в тюрьме, работы приостановлены из-за отсутствия средств, почему нельзя двигаться по ветке.
— Но, — сказал он, — не унывайте. Возможность перейти границу найдем, потерпите немного.
Стали жить в Житомире. Я начал выходить в город, погуливал на чахлом бульварчике, где большевики похоронили какого-то «героя революции» и поставили на цоколе бывшего памятника местного деятеля бюст Маркса. Жизнь в городке замерла. Сестра доктора как-то гуляла со мной и показала еврея с обрубленными ушами. Пьяные добровольческие офицеры изувечили его: «Чтобы мы тебя узнали, а то вы, жиды, похожи друг на друга». У ворот одного дома сидел слепой еврей. Петлюровцы ворвались в его дом для грабежа, и один из них прикладом нанес сильный удар по голове несчастному. Он долго болел и ослеп. Много крови, много слез, много горя перенесли беззащитные местечковые евреи от русского воинства «разного толка»…
Доктор хлопотал, к нему ходили людишки для переговоров, но меня он не посвящал в подробности, ибо нам нужен был результат. Отец доктора был в курсе дела.
— Нас беспокоит, — говорил он, — кому доверить «переход», потому что было много несчастий, а мы нравственно за вас отвечаем и пустим вас только в случае полной уверенности, что мы нашли честного человека.
Меня чрезвычайно заинтересовал вопрос, с кем ведутся переговоры — точно «переходы» через границу являлись предприятием, имеющим представителей, открыто ведущих этого рода дела. И я узнал: погромы, война, безработица обратили многих евреев в бегство за границу давно, и особенно в 1914 году. Когда большевики захватили власть и жизнь стала невмоготу, то выселившиеся за границу стали помогать оставшимся близким родным и друзьям бежать, для чего высылали разрешения на выезд (визы и прочее) и деньги. Из Польши и других близких мест перейти границу можно было только польскую. Образовались компании, занявшиеся переводом людей в Польшу. Условия были таковы: в городе Ровно доверенное лицо получало деньги от заграничных родных, главным образом из Америки. Бежали исключительно бедняки, семьи выехавших. За перевоз платили 50 долларов с человека, каковые деньги получались в Ровно по доставке «пассажира». Переводили единовременно человек семь-восемь, не более, и «дело» было солидно налажено. Но когда переходил чужой, человек со средствами, бежавший от преследования, то положение менялось. Если на границе большевики задержали бы женщину, зачастую с детьми, пробирающуюся к мужу, выехавшему до 1917 года, то последствия были нестрашны, и взять с таких беглецов нечего. Иное дело с таким дядей, как я. И переводящий контрабандист может ограбить и убить (так убили и ограбили нашу знакомую Чаманскую). Иногда «берут на испуг» и ограбят: разыгрывают, будто схватили чекисты и надо откупиться. И другие такого рода приемы. Опасно быть задержанным пограничной стражей красных. Невесело, когда задержат поляки. Печальных действительных происшествий по этому поводу и много легенд пришлось выслушать в изобилии. Итак, опасны контрабандисты, переводящие через границу, опасно быть задержанным красными, и большие осложнения, если задержат поляки, которые могут выслать обратно, не впустить и прочее. Я ставил Софью Ефремовну и себя перед большим риском, но исхода не было. Возвратиться и попасть в объятия Бурова, обречь Софью Ефремовну на страдания я не мог. Она погибла бы и в лучшем случае потеряла бы рассудок. Через некоторое время пришел доктор, очень довольный, и сообщил, что «в мое дело вмешался виднейший член еврейской общины» и дает верного человека, за которого ручается. Предполагают выехать в понедельник
