Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2019 - Коллектив авторов

граница же смерти и тьмы – есть распад скелета,

пока же он цел, мы, считайте,

почти что живы.

когда-то давно, пока мы не

склеили ласты,

мы жили в единстве, в гармонии с Первоосновой.

но Истина бросила нас,

как бывает часто,

не делая разницы между Кацманом и Петровым.

распад империй,

распад материй,

распад скелетов,

разлад в семье,

сын вырос в наемника и убийцу…

добраться б быстрей уж до обетованной Леты…

но где те боги, которым бы нам

молиться?

Есть у меня кумир

Есть у меня кумир.

Ну вы знаете, так бывает:

создашь кумира себе,

вопреки запретам…

Возникнув,

зависимость

со временем

нарастает

до степени поклонения.

Читая газету,

ищешь упоминания своего кумира.

И если они там есть,

сохраняешь газету

в личном архиве.

То же

с ТВ-эфиром.

Ходишь за ним повсюду,

тревожный

(но так-то

спокойный наружно,

как вы уже

догадались),

всюду,

где может он появиться,

словно на вахту,

словно вампир,

в зеркалах коридоров

не отражаясь.

Хочешь спросить, но боишься

– вдруг не ответит, —

хочешь спросить:

– Я сам еще существую, учитель?

Или я полностью

растворился

в вашем волшебном свете?

Зеркала меня вон не отражают,

что удивитель…

Дочери

Когда ты, дорогая, войдешь в мой пустой кабинет,

Не спеши, осмотрись, примечая детали.

Это правда, что смерти, в сущности, нет.

Древние верили в это. Точнее, знали.

Вспомни, детка: ты летом жила на даче,

Я позвонил, ты мне рассказала новости,

О занятиях, куклах, твоих удачах

В верховой езде, что вот только уехали гости…

Помнишь, я стал прощаться? А ты в ответ:

«Как, уже? Правда, слышно тебя фигово…», —

боялась трубки – в твои-то девять с четвертью лет! —

Хотя всех уверяла, что это из-за другого.

Время всех нас пугает плотностью дней,

Но оно не всесильно – это не изменилось:

Захочешь услышать меня – прижми ухо плотней

К трубке. Мой голос с тех пор не утратил силу.

Размышляя о вечном

Размышляя о вечном

и предаваясь блуду,

задержись на краю,

преподай сам себе урок:

обмани судьбу,

например, перемой посуду,

поваляй любимую кошку,

заштопай чужой носок.

О себе не плачь,

о тебе пусть другие плачут:

например, тюрьма

или дождь в больничной дыре…

Все проходит, мой друг:

кого ты любил – утрачен,

захлебнулся потом,

стал дыханием

на стекле.

Как-то много мертвых

в последнее время стало,

и свежи они,

и золотист их взгляд!

Что-то крутится в памяти,

вроде бы слово «жало»,

и другое слово,

вроде бы слово «ад».

Вот и нам не уйти:

наблюдают за нами в оба,

и, по правде сказать,

тебе уж давно плевать,

что диктует все это:

страдание или злоба…

Все пустое!

Ложись-ка пораньше

спать.

В этот год

В этот год, накануне Страстной,

перед самым любовным обвалом,

я бродил по Москве —

я разыскивал красные свечи.

Тут какая-то женщина

с искажённым любовью лицом предсказала,

что меня доконает все та же фигня,

что сейчас меня лечит.

В этот год, накануне исхода

последнего, видимо, мая…

Песенка о клоуне

Если отыщет тебя, Мария,

Клоун, что брошен – помнишь? – тобой,

В городе нашем, где дети бродят

Голыми в южный палящий зной,

Мимо пройди, отвернись, Мария,

Не останавливайся, не плачь:

Клоун уже не дышит, Мария,

Ему ни один не поможет врач.

Был он живым и славным, Мария:

Дым из ушей, водопад из глаз…

Он и сейчас веселит, Мария,

К счастью, Мария, уже не нас.

Если же ты отыщешь, Мария,

Клоуна своего, любя,

Клоун тебя не узнает, Мария,

Он не узнает, Мария, тебя.

Адам и Ева

Начать

с местоименья «он»

нельзя —

ведь он тут ни при чём.

Причём, кто б ни был он.

Допустим, что она —

условная «она».

И никаких имён.

Есть целостность её

и пустота его.

Никто ведь

никому

не может надоесть,

когда обоих нет…

Их – тех, которых нет —

вмещает то, что есть.

Допустим, декольте,

французские духи,

кино по выходным,

овсянка на воде.

Есть антураж судьбы,

но без приставки «чья».

Условные «они»

в конкретном

павшем

«где».

«Благодаря тебе я все еще на плаву…»

   Благодаря тебе я все еще на плаву,

   Ко всему привыкаю, правда, немного медленно,

   Куда-то хожу, чем-то дышу, словом – пока живу,

   Первым не доверяю, общаюсь больше с последними.

Благодаря тебе я ко всему привык:

К пению птиц, шуму ветра, единобожию.

Я не любил тишину, больше – движуху и крик,

Но ты приучило меня, что тишина надежнее.

Я ошалело слушал тогда, в еловом лесу,

Как пело ты гимны, сливаясь с лесными с птицами…

Хоть тесен будет мой гроб, но это я унесу, —

Как бы ни был он тесен, но это в нем уместится.

Недавно узнал, что в живых уже нет отца,

Его уже нет, но все же осталось