Тревожность, неврозы и… любовь. В кабинете у практикующего психолога - Иосиф А. Гольман
И. Г.: Был конфликт?
А. М.: (смеется, но как-то невесело): Я злился, пытался конфликтовать, но потом понял, что это не принесет пользы для дела.
И. Г.: Однако, глядя на развитие 62-й в те годы, не скажешь, что вас не поддерживали. Все тогда везде разваливалось, а вы построили радиологический корпус. Потом огромный хирургический, на 18 операционных. С шикарными палатами, с современнейшим оборудованием. И даже с полами мраморными.
А. М.: Да, это так. А началось с того, что я нашел и взял на работу двух классных замов (по строительству и эксплуатации). Постепенно начал восстанавливать хозяйство. Познакомился с руководителем департамента здравоохранения и многими его сотрудниками. Тогда руководил департаментом Анатолий Николаевич Соловьев.
Он приехал в больницу, увидел, в каком плачевном состоянии она находится, несмотря на капитальный ремонт, который шел уже 15 лет.
Я попросил его согласия на капремонт главного корпуса и реконструкцию пристройки к радиологическому корпусу, которая была заморожена уже восемь лет. Он мне поверил и выделил средства.
За 1994–1995 годы мы полностью капитально отремонтировали главный корпус, заменив все коммуникации, полы, двери и окна. И действительно часть стен, полов и подоконники сделали из гранита и мрамора. Уже прошло 28 лет, а они выглядят как новые.
В пристройке к радиологическому корпусу мы разместили современную лабораторию, первый тогда в здравоохранении Москвы линейный ускоритель и компьютерный томограф.
В 1994 году А. Н. Соловьев согласовал нам строительство современного хирургического корпуса.
И. Г.: А что же все-таки явилось основным толчком к столь бурному развитию больницы?
А. М.: У нас тогда реально собрался выдающийся коллектив. С самого начала выявились энтузиасты онкологии, врачи с большой буквы. Я постоянно занимался поиском и подготовкой персонала.
А еще мы сумели построить три жилых дома на территории больницы. В итоге я смог набрать отличный персонал под строящийся хирургический корпус.
С 1994 года на базе больницы организована ординатура. Мы стали обучать и подбирать для себя врачей. Многие из них потом защитились (в больнице работало 10 докторов и 47 кандидатов медицинских наук).
Врачей набирали штучно, избирательно, по одному, из разных мест, сами доучивали, давали возможность роста. В итоге все эти годы у нас росли показатели и по эффективности лечения, и количественные.
А еще возник свой, особый климат, включая этический кодекс.
Например, врачи и сестры должны были называть пациентов только по имени-отчеству и уж никак не безликим, безнадежным словом «больной».
А если становились известны случаи поборов с пациентов, виновные изгонялись мгновенно.
И. Г: Но ведь на место уволенных надо еще новых найти.
А. М.: С какого-то момента это стало несложно. В медицинском довольно узком мире поняли, что 62-я – хорошая больница для тех, кто хочет продвигаться по профессиональной линии.
С жизненными условиями тоже все было неплохо. Я уже сказал про три дома на 108 квартир. А к стандартным зарплатам добавляли изрядную долю от платных консультаций. Ведь, кроме бесплатных, к нам обращалось много пациентов на официальной коммерческой основе. Провел платную консультацию – 40 % твои. Все официально.
Причем обращаются-то только к врачам с хорошей репутацией! Это тоже мотивировало повышать профессиональный уровень, в том числе желание учиться.
Лихоимцев же изгоняли безжалостно.
И. Г: А спасенные пациенты помогали?
А. М.: Конечно. И пациенты, и их близкие. И просто нормальные люди, которые видели, что их помощь будет реально использована во благо людей, а не на что-то непонятное.
У нас даже появился благотворительный фонд, который позволял быстро и по нормальным ценам закупать необходимое оборудование и лекарства. В нашей больнице пациент никогда не доплачивал за лечение.
И уже начиная со второй половины 1990-х годов к нам всегда была очередь, несмотря на то что к тому времени мы расширились до 550 коек. Для сравнения: в 1980-х годах было 362 койки, из которых летом пустовало до 170.
Век IT-технологий, иммунотерапии и себялюбивой бюрократии
И. Г: Еще меня всегда поражало, что вы были впереди в информационном плане.
А. М.: Да, мы сразу поняли важность информационного ресурса. И из собственных средств уже в конце прошлого века начали создавать виртуальную среду для обработки и хранения всей медицинской документации.
В итоге вся информация о пациенте поступала в базу. В какое бы отделение и на какую бы процедуру он ни пришел – все данные были под рукой у врача. Даже если следующий визит пациента состоялся через несколько лет.
К IT-сопровождению медицины косвенно относилась и наша высокая информационная активность. Мы сделали доступными для наших врачей участие в конференциях, обмен опытом, внедрение чужих находок у нас.
Все это плюс научные изыскания в области химио- и иммунотерапии давало и дает эффект.
На заре моей врачебной деятельности мы могли серьезно помочь примерно 30–40 % пациентов. Сегодня выздоравливают шесть из десяти заболевших. Конечно, очень многое зависит от локализации, типа клеток, запущенности процесса. Но прогресс совершенно очевиден.
И мне приятно, что в то время мы были революционерами в области IT в медицине.
И. Г: Да, вы были очень даже на слуху*
А. М.: К сожалению, давление на нас по мере нашего роста не уменьшалось, а лишь увеличивалось.
И. Г: Почему? Ведь в то же время вас постоянно награждали, ты стал главным онкологом Москвы*
А. М.: Мы шли не в ногу. Слишком самостоятельные, автономные.
И. Г: Нелюбовь к подчинению?
А. М.: Конечно, нет! Я бы любому с удовольствием подчинился, кто помогал бы мне работать! А нам мешали. Да так, что сам вопрос о возможности работы становился гипотетическим.
Например, я автономно покупал для больницы только то, что нам было нужно. И по минимально возможным ценам. Скажем, какое-то лекарство – за один рубль. А централизованно мне поставляли его за два, могли и за пять. Еще хуже, когда централизованно мне пытались поставить то, что я вообще не мог использовать в больнице по назначению. Так, однажды попробовали навязать нам большую партию медикамента, который в больнице не применялся. Я его сразу отправил назад, чем вызвал серьезное раздражение начальства.
Короче, в какой-то момент подобные действия по снижению нашей автономности и навязыванию централизованных услуг стали приводить к тому, что по ряду позиций мне просто нечем стало лечить больных.
В итоге теленок, то есть я, попробовал пободаться с дубом. И довольно быстро стал пенсионером. (Смеется.)
И. Г: Работающим пенсионером.
А. М.: Работающим, конечно. Нельзя ж не работать.
О счастье. о медицине. И о психологии
И. Г: Похоже, самое время
