Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков
Однажды Сыч устроил нам тотальную инвентаризацию! Целый день все бегали нервные, с бумагами и с красными лицами, постоянно что-то не сходилось. Учёт расхода импортных реагентов и растворителей, запасных частей и комплектующих не вёлся, и что где хранилось и сколько чего у нас оставалось, понять было невозможно, всё было под ключом у Семёнова. В итоге Сыч отобрал у нас подвал института, это было подземное царство Виталия с начала 1980-х годов, и чего там только не хранилось! Сотни ящиков одной только перфорированной и рулонной бумаги для самописцев, давно сломанных и списанных, ими были заставлены целые комнаты. Импортной стеклянной посуды для химических лабораторий было столько, что можно было открывать заводской цех по очистке и перегонке растворителей.
Валентин Сыч строго указал Виталию Семёнову, что в его институте он заведующий лабораторией и больше никто. Раньше, во времена ВНИИФК, наша лаборатория была неприкасаемой, дверь всегда на замке, но теперь мы должны встать в строй и следовать приказам нового директора, писать отчёты о работе, заранее планировать и согласовывать отпуска и командировки. Сыч был строг, но справедлив. Напряжение чувствовалось — и нарастало, Виталия трясло от одного только имени Сыча, да ещё Сергей Португалов стал досаждать, совать свой нос в тяжёлую и лёгкую атлетику. Так что я на всякий случай затих и уклонился от дальнейших контактов и экспериментов с Португаловым. В это время в аспирантуру к профессору Сейфулле пришёл Никита Камаев, я ему очень обрадовался: мы в 1970-е годы росли в одном дворе, на самой окраине, за которой начинался лес; он был помладше, но мы все были друг у друга на виду — и очень дружны.
В ноябре приехали сотрудники лос-анджелесской лаборатории, Майк Секера и доктор Каролина Хаттон. Наше сотрудничество продолжалось. Неожиданно местом проведения Олимпийских игр 1996 года была выбрана Атланта; Афины и бедная Греция проиграли Соединённым Штатам. Стало ясно, что командовать допинговыми анализами в Атланте будут Дон Кетлин и его сотрудники, с чем мы их заблаговременно поздравили. А тут ещё оказалось, что к нашему сотрудничеству с будущего года присоединится Финляндия!
В декабре у нас родилась дочка Марина, мы с Вероникой были рады и счастливы, и год завершился в милой суете с новорождённой. Каждый день вечером меня ждали по два полных ведра пелёнок и подгузников, предварительно прокипячённых. Вернувшись с работы, я полоскал, выжимал и проглаживал с двух сторон эти марли и тряпки, дополнительно прожаривал горячим утюгом все складки — и укладывал в аккуратные стопки. Но для меня это было отдыхом; наверное, так сказывалась моя химическая натура: я люблю стирать и полоскать руками, мыть посуду и, конечно, готовить еду — готовлю я очень хорошо. При этом, раздражая некоторых, люблю повторять фразу собственного сочинения: хороший повар может быть плохим химиком, но хороший химик не может быть плохим поваром.
6.8 Перестройка: трудности и проблемы. — Три недели в Кёльне
Начало 1991 года было очень трудным. Чтобы купить свежего хлеба и молока, надо было приходить к магазину за час до открытия, держаться поближе к двери и мёрзнуть в толпе, слабо напоминавшей очередь. Самый ужас начинался, когда отрывали дверь: возникала страшная давка, и моя новая телогрейка с пришитыми суровыми нитками пуговицами трещала по швам. Чтобы купить 500 граммов сыра и столько же масла (в одни руки больше не давали), приходилось стоять в очереди по два часа, номера писались на руке шариковой ручкой. Иногда в маленьком магазинчике в Троице-Лыкове, куда я бегал бегом, удавалось купить странные вещи — три банки коричневого гранатового сока или три килограмма тёмно-коричневых копчёных цыплячьих окорочков, солёных и жёстких, каких я раньше никогда не видел. Я потом целый месяц их добросовестно грыз с хлебом, запивая крепким чаем. А ещё к шести утра пешком ходил из лаборатории, где я дежурил и ночевал, на Казанский вокзал, чтобы встретить поезд из Саранска — тесть с тёщей присылали картошку, лук, мёд, сало, солёные огурцы и грузди. И сына нашего, семилетнего Василия, на зиму они забрали к себе, поближе к еде — там у них в гаражах и погребах были запасы.
Веронику и Марину, нашу двухмесячную дочку, моя мама договорилась положить на обследование в Кремлёвку, где она проработала тридцать лет. Обследование показало наличие какой-то клебсиеллы, нехорошей бактерии, так что их на целый месяц поместили в отдельный бокс в инфекционном корпусе. Это была невероятная удача — трехразовое питание, бельё и пелёнки каждый день новые и чистые, отдельный выход прямо из палаты для прогулок с коляской в больничном лесу. Советская медицина, всё бесплатно. Просто повезло.
Но мне повезло вдвойне.
Помимо избавления от забот с ребенком и усталой женой, стирки-глажки пелёнок, ежедневной битвы за хлеб и молоко (мне этих двух месяцев хватило за глаза) — вдруг пришло приглашение от профессора Донике на двухнедельный курс обучения европейским стандартам контроля качества лабораторного анализа. Причём обучение плавно перетекало в ежегодный антидопинговый симпозиум, и в итоге получалось двадцать дней в моём любимом Кёльне! Я позвонил Манфреду Донике и спросил, как насчёт вступительного взноса для участия в симпозиуме — он составлял 600 марок, или 400 долларов; я прямо сказал, что таких денег в Госкомспорте для меня нет. Он успокоил и ответил, что всё оплачено каким-то европейским фондом, с моей стороны только билеты, и если вдруг какие вопросы, то сразу звони. Ура, еду! В лаборатории мне немного завидовали — кому же не хотелось на три недели в Кёльн, но Семёнов строго заявил, что это была именно его инициатива, это новое направление и непростая работа и он меня назначил заниматься этим направлением после защиты диссертации.
Была запущена некая европейская программа, поэтому в Кёльне мы получили европейские суточные — по 50 марок в день, итого 1000 марок, по тем временам такая сумма для меня была невероятной. Пожалуй, это была одна из самых лучших командировок в моей жизни, и я всегда буду благодарен за неё Семёнову и Донике. В то нереально тяжёлое время они помогли мне вырваться из холодной, угрюмой и тёмной Москвы в совершенно другую обстановку, влиться в небольшую группу химиков из разных стран, просто отключиться
