Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков

Донике решил протестировать ресторан заранее, от перечня блюд до списка вин. И вот вечером мы вчетвером поехали на разведку: Донике с женой Терезой, и я с его секретаршей Сюзанной Гёрнер, с тёмненькой — у Донике была ещё одна секретарша, тоже Сюзанна, но рыженькая. Сразу начали с вин, из хозяйских погребов подняли, наверное, с десяток разных бутылок Rioja, и мы решительно начали пробовать их на голодный желудок. Я ещё до этого зачем-то пробежал километров пятнадцать, и тут меня сразу накрыло и невероятно развезло. По идее вино нужно было пробовать, чмокать, закатывать и закрывать глаза — и сплёвывать в ведёрко. Но я не мог — ну как так можно, натура моя противилась, и я всё глотал. Профессор Донике тоже ведёрком не пользовался, несмотря на замечания и упрёки супруги. Наконец принесли поесть, но сухомятку, убогие тапас, деревенские испанские закуски в виде кусочков, только газеты не хватало, чтобы под ними расстелить, как на вокзале, — и они только усугубили действие алкоголя. В итоге до основных блюд с новыми бутылками вина, уже открытыми и готовыми к болтанию в декантере, мы так и не добрались. Фрау Донике и мадемуазель Сюзанна переглянулись, шепнули что-то владельцу ресторана, который всё время вертелся рядом, нам быстро вынесли по пакету с едой и вином — и развезли по домам.

Кёльнский симпозиум приближался, и я пожаловался профессору Донике, когда он был в особенно хорошем настроении, что мой друг и коллега Сергей Болотов, отвечавший у нас за анализ стимуляторов и наркотиков, не может приехать, нет денег на вступительный взнос. Донике от меня отмахнулся, какая ерунда эти 600 марок, что ты меня из-за них отвлекаешь от работы, и согласился принять Сергея без взноса. Я побежал к секретарю, к Сюзанне Раух, рыженькой, и мы мигом переделали письмо и послали Болотову новое приглашение, без требования вступительного взноса. Через двадцать с лишним лет, будучи директором ФГУП «Антидопинговый центр», я всё время вспоминал Манфреда Донике, просто наваждение какое-то: у него было два секретаря, обе Сюзанны, светленькая и тёмненькая, и у меня тоже два, обе Анастасии, светленькая и тёмненькая, Настя Дьяченко и Настя Лось. Какая глупость об этом писать, но это какое-то очень привязчивое то ли воспоминание, то ли сравнение. Наверное, в то время я мечтал стать таким же спортивным деятелем и боссом, каким был великий Манфред Донике, и это навсегда засело в моем подсознании.

Сергей Болотов приехал в Кёльн в крайне возбуждённом состоянии: билетов на самолёт нет, денег нет, ничего в Москве нет; с грехом пополам билет в Госкомспорте ему выписали, однако суточных не дали, обещали рассчитать после командировки. За две недели я по нему соскучился и сразу пришёл проведать: он сидел с початой бутылкой водки в своей комнатёнке в Тренерской академии, где за 20 марок в день ютились самые бедные участники кёльнского семинара, и пересчитывал наличную валюту. На столе, рядом с бутылкой водки и аэрофлотовской булочкой с плавленым сырком и маслицем в обёртке, была рассыпана мелочь; выделялись две большие пятимарочные монеты. Сергей горестно сообщил, что приехал совсем без денег, вот только эта мелочь на столе и есть, и спросил, как у меня с деньгами. Я дал ему 50 марок, новую купюру, и он сразу успокоился. Это означало, что деньги у нас есть. Наши отношения были казацкие, не мужицкие: если я деньги дал, когда у него не было, и он их взял, то возвращать — это просто обида.

Когда мне будет надо — он тоже даст.

Кёльнский симпозиум пошёл по программе. Объявили, что барселонская лаборатория получила аккредитацию, и нам представили её директора, профессора Джорди Сегуру; его сразу ввели в состав медицинской комиссии МОК. Поразительно, что про эритропоэтин не упоминали совсем, будто его не существовало! Все лаборатории должны были принять участие в эксперименте по выведению эфедрина, то есть по определению изменений его концентрации. Надо было принять эфедрин, 25 или 50 мг, уже не помню, но хорошо помню, что с моим весом 75 кг я попадал в категорию до 80 кг и должен был выпить четыре литра, по литру воды в час, собирая затем всю мочу в течение суток! Сергей, с его ростом за 180 см и весом далеко за 100 кг, впал в ступор, когда посчитал, что ему за это время надо будет выпить шесть литров. При этом надо учитывать, что во время ланча он сильно налегал на Rioja, выпивая по целой бутылке, а то и больше — нам часто передавали вино с других столов, поэтому мы решили, что в эксперименте участвовать буду я, а он посидит рядом.

Какое было незабываемое время, какой умница и душка, просто отец родной, был для нас профессор Манфред Донике! И то время ушло навсегда после его внезапной смерти, а невесть откуда взявшееся ВАДА не сказало про него ни слова, будто его и не было на свете! Эксперимент с эфедрином и водой был будто бы вчера, я помню, кто с кем сидел, все наши шутки и словечки и как Донике ходил вокруг наших столов, про себя улыбаясь и посмеиваясь. Начали в три часа, в самом эксперименте с эфедрином и питьём участвовало человек пятнадцать, остальные были болельщиками. Мы сидели все вместе, человек тридцать со всего мира, в кафетерии в Тренерской академии. Девчонки из кёльнской и других лабораторий бегали вокруг нас с литровыми бутылками воды, делая отметки, кто сколько выпил и когда следующее вливание. Другие девчонки — в эксперименте участвовали только мужчины — стояли наготове с пластиковыми банками для сбора мочи и маркерами в руках, и, как только мы возвращались из туалета с заполненной банкой, на ней сразу отмечали, какой был объём мочи и кто во сколько слился; все данные сводили в таблицу. Каждый выход из туалета сопровождался одобрительным гулом; суета, шум и смех продолжались до полуночи, как школьная вечеринка, пока мы не разошлись, забрав по два пластиковых пакета с банками для сбора мочи и с водонесмываемыми маркерами во всех карманах. Суета продолжалась и на следующий день, но уже без питья и аплодисментов; мы продолжали сливаться в банки до трёх часов дня, когда завершились экспериментальные сутки.

Симпозиум кончился, я уезжал немного позже; Сюзанна Гёрнер отвезла меня в магазин Quelle и буквально заставила купить для Вероники микроволновую печь Privileg. Тогда я не знал, зачем она нужна, однако эта печка проработала у нас дома пятнадцать лет. Перед отъездом