Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков

Профессор Донике своеобразным путём выделил меня. Только я, единственный из всей группы, приходил в лабораторию по субботам и воскресеньям и работал, как обычный лаборант, возился с мочой и передавал виалки с готовыми пробами старшему персоналу, ставившему их на хромасс для анализа. В выходные дни Донике любил спокойно посидеть в своём кабинете или походить по лаборатории, посмотреть распечатки анализов. Он готовил невероятно ароматный и крепкий кофе, иногда звал меня выпить кофе вместе с ним; Манфред Донике не любил пить и есть в одиночку. В процессе пробоподготовки проводился гидролиз, эта стадия длилась ровно час, и как раз в это время мы ходили на ланч в итальянский ресторанчик неподалёку или заказывали оттуда пиццу — она всякий раз оказывалась очень вкусной, хотя пиццу я не люблю. Донике был в курсе проблем с продовольствием, инфляцией и перестроечными изменениями в нашей жизни и старался подкормить меня при каждом удобном случае.

Зная про нашу советско-американскую программу, Донике расспрашивал меня, как организована работа в лаборатории Дона Кетлина, что американцы делали у нас, а мы у них. Я тоже его расспрашивал, почему ни одна лаборатория не определяла станозолол в 1984 году во время Олимпийских игр в Лос-Анджелесе. Ответ Донике меня поразил — он сказал, что считал станозолол преимущественно ветеринарным препаратом и не думал, что он так широко распространён в спорте. Странно, ведь у нас с 1980 года все тренеры и спортсмены были помешаны на станозололе, причём именно на западногерманском Винстроле, — так неужели это не было известно Донике? Хотя из своего опыта я знал, что такие информационные провалы случались и у ведущих экспертов, так что в те годы немецкие спортсмены могли безбоязненно применять станозолол. Ведь у спортсменов и тренеров информационных провалов не бывает, для них это вопрос жизни или смерти, они точно знали, что станозолол не определялся — и его можно было применять.

Продолжая тему станозолола, я сказал, что мы нашли его у Бена Джонсона ещё в 1986 году, а Донике мне поведал, что, когда через два года Бена поймали на станозололе в Сеуле, было большое давление со стороны канадской делегации и ещё кого-то, чтобы этот случай не объявлять, а тихонечко скрыть. Я тогда не знал, что канадская делегация означала Ричард Паунд. Но принц де Мерод был непреклонен, он был зол на всех защитников Бена из-за того, что во время предыдущих Олимпийских игр якобы были перепутаны сопроводительные документы спортсменов, имевших положительные пробы; их имена так и не были объявлены. В 1984 году в Лос-Анджелесе было взято 1502 пробы, из них 12 были объявлены положительными, а на самом деле там было более 20 положительных проб. Лишь много позже я узнал, что документы не были перепутаны. Просто за день до объявления имён попавшихся спортсменов вся сопроводительная документация с подписями и именами спортсменов была нагло украдена из охраняемого президентского люкса принца де Мерода в гостинице, где он жил.

Однажды профессор Донике спросил, есть ли у меня костюм и галстук. Конечно, ничего такого у меня не было, и тогда он попросил меня назавтра одеться получше. Это не означало, что я плохо одевался, даже наоборот, это его сотрудники приходили на работу в таком старье, которое у нас даже на субботник никто не наденет. Я надел новою рубашку и побрился; в лабораторию пришли важные люди, запахло ароматным кофе и хорошим одеколоном. Из холодильной комнаты на подносе принесли пробу мочи, осмотрели, вскрыли и унесли в работу. Это была контрольная проба Б из Крайши, из восточногерманской лаборатории. Там она была объявлена положительной — нашли анаболический стероид болденон. Но это оказалось ошибкой, контрольный анализ пробы Б в Кёльне показал, что проба чистая. Определение небольших количеств болденона всегда было сложной задачей, у нас иногда бывали подозрительные пробы, но я не помню, чтобы мы хотя бы раз объявили положительный результат.

Принесли распечатки анализа. Профессор Донике позвал меня и представил экспертам и свидетелям анализа: вот доктор Григорий Родченков, коллега и хороший специалист из московской лаборатории, — потом потыкал пальцем в распечатки и объявил, что болденона в пробе нет, и указал, где мне поставить подпись. Вот так допинговая лаборатория в Крайше, важнейшая часть легендарной восточногерманской спортивной системы, потеряла свою аккредитацию, а её директор, доктор Клаус Клаусницер, был исключен из состава медицинской комиссии МОК. Профессор Манфред Донике был в хорошем настроении, было видно, что он удовлетворён таким исходом. Но мне было не по себе и как-то грустно, я три раза бывал в лаборатории в Крайше, там всегда было интересно, а доктор Клаусницер был заботлив и следил, чтобы нас хорошо встречали и принимали, возили и кормили.

Профессор Донике достоверно знал, что никакой борьбы с допингом ни в СССР, ни в ГДР не было, более того, всё было наоборот, применение допинга разрабатывали на государственном уровне, но скрывали это и лгали всему миру в глаза. И давно надо было вывести Семёнова и Клаусницера из состава медицинской комиссии МОК, но её председатель, принц Александр де Мерод, следил за тем, чтобы в комиссии был баланс представителей обоих блоков: восточного, социалистического, и западного, капиталистического. Вдобавок Семёнова он искренне ценил и уважал со времён московских Игр 1980 года, а ещё принц очень не любил, когда ему указывали, что надо делать. Донике злило, что Семёнов покрывал применение допинга советскими спортсменами и устраивал подпольные лаборатории в Калгари и Сеуле. Он считал, что и там и там работал Виктор Уралец. Я признался, что в Сеуле на борту судна работал я, Уралец в это время держал оборону во Владивостоке, в госпитале Тихоокеанского флота. Ну а что я мог возразить Донике? Что ни скажи, только ухудшишь ситуацию, а нагло врать мне не хотелось. Почувствовав, как сильно он меня прижал, Донике ухмыльнулся и произнёс фразу, которую я никогда не забуду: I am not blaming you, I am blaming your situation.

Я осуждаю не тебя, я осуждаю вашу ситуацию…

Профессор Донике любил красное вино, и так как через неделю начинался наш ежегодный симпозиум, то по случаю приближающихся Олимпийских игр в Барселоне было решено провести торжественный обед для всех участников в испанском ресторане. Профессор