Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков
Неожиданно прорезалось солнце, и сразу стало тепло вдвойне, от водки и от солнечных лучей. Нас попросили не расходиться, всех переписали и выдали нарукавные повязки, как у дружинников, но не красные, а трёхцветные, как новый российский флаг. Такого флага раньше никто не видел, и мы повязали его вверх ногами, красным цветом вверх. Наступил вечер, мы стали понемногу расходиться, в голове у меня шумело; пронзительно светило солнце, все друг другу улыбались, и всё вокруг снова ожило.
Последующие дни я сидел на работе и не отрываясь смотрел чемпионат мира IAAF по лёгкой атлетике, проходивший в Токио, уже третий по счёту, мы ждали его долгих четыре года. Побили казавшийся вечным рекорд Боба Бимона в прыжках в длину — было 890 см, а стало 895! США обыграли Россию всего на одну золотую медаль, но всё, теперь мы Россия, и уже другой флаг победно кружил по стадиону. Если бы в прошлом году в Лос-Анджелесе мы не поймали на микроскопическом амфетамине Ларису Никитину, то сейчас бы точно выиграли у США в медальном зачёте. Героем чемпионата стала германская красавица Катрин Краббе, она выиграла 100 и 200 метров, наша Ирина Привалова там и там была четвёртой. Тогда звёзды из США и Ямайки на время померкли.
6.10 Поездка в Финляндию. — Покупка машины и возвращение на ней в Россию. — Отъезд Виктора Уральца в США
На следующей неделе мы с Сергеем Болотовым должны были ехать в Финляндию, собирать пробы и делать анализы в лаборатории в Хельсинки, — финны присоединились к советско-американской программе. С этим путчем мы совсем забыли о поездке, но нам вручили паспорта, билеты и суточные — ребята, вперёд, всё по плану, поездку никто не отменял. Сергей когда-то успел написать штук пять статей по теме своей диссертации в одном зарубежном журнале, не очень известном, но очень платёжеспособном, и получил за это 2000 долларов. Это были очень большие деньги, на 250 долларов можно было целый месяц кормить семью в Москве, а у тёщи в Саранске — все три месяца. Сергей мечтал купить машину, и финны взялись нам помочь; действительно, нашли почти новую машинку, 14 тысяч км пробега, LADA 1200, экспортный вариант отечественных «жигулей» первой модели, а на самом деле FIAT 124 образца 1964 года с минимальными изменениями. А ещё нас одарили резиной — по финским меркам потёртой, но для нас вполне приличной. Мы забили этой резиной всю машину до предела, так что я сидел на переднем сиденье, прижавшись лбом к ветровому стеклу. Сергей за рулём пыхтел и что-то бормотал, потный и взволнованный, а я переживал, как мы поедем из Хельсинки в Москву. На дорогах было опасно, бензина на заправках не было, и люди бесследно исчезали вместе с машинами.
Финны нас куда-то возили, мы собирали мочу у каких-то юниоров, анализировали в лаборатории, но нам уже было не до мочи, мы купили машину! На следующий день была пресс-конференция и торжественный приём с пивом, вином и закусками. Сергей после обеда расхрабрился и захотел потренироваться, порулить и проведать дорогу — как нам из Хельсинки выехать на трассу, но я отговорил его садиться за руль, нечего было пить вино бокалами. Позвонили в «Аэрофлот», отказались от полета, всё, спать — завтра с утра едем!
Кажется, был выходной день, дороги пустые, и мы кое-как со второй попытки выехали из Хельсинки и поехали по знакомому шоссе в сторону Торфяновки; перед границей залили полный бак. На таможенном контроле на финской стороне была очередь, но мы зашли прямо в контору, там лежали утренние газеты, где были наши фотографии со вчерашней пресс-конференции. Финны оживились, попросили принести документы на машину, всё нам проштамповали, и мы, объехав очередь по обочине, пересекли границу. Две газеты я прихватил, показал нашим пограничникам, и мы тоже без задержки поехали к Выборгу. Пограничники посоветовали перед Выборгом заправиться — дальше могут быть проблемы.
Проехали Ленинград, стало по-осеннему медленно темнеть, до черноты в глазах. Сергей был готов ехать ночью, но я всего боялся и настоял переночевать на большой стоянке, где собрались дальнобойщики, машин десять. Ребята были хорошие, мы их угостили финским пивом, они нам налили водки; есть мне совсем не хотелось, стресс невероятный, скорее бы доехать до дома. Спина моя трещала от сидения в скрюченном положении, и заснуть не получалось. На рассвете поехали, бензина осталось мало, и мы стали заезжать на каждую заправку, несмотря на таблички «Бензина нет». Заглянув в окошко, я просовывал финскую газету с нашими фотографиями, пока одна девчонка не сжалилась и, поколебавшись, залила нам полный бак. Вот и Москва, заехали ко мне во двор, я забрал вещи, Сергей зашёл, выпил у нас крепкий кофе — и поехал к себе; я очень волновался, пока он не позвонил и не сказал, что добрался. И я тут же заснул. Машина оказалась удачной, Сергей на ней проездил много лет.
Осень, 24 октября, и мы решили в лаборатории отметить мой тридцать третий день рождения. Виктор Уралец, намереваясь вечером выпить со всеми, приехал на метро; его машина, голубенькая «Лада» шестой модели, почти новая, осталась стоять у подъезда. На следующий день, собираясь приехать на работу, Виктор не нашёл во дворе своей машины. Позвонил в ГАИ, там спросили, когда её могли угнать. «Ночью, наверное». — «Тогда искать бесполезно, за пару часов машину разобрали на запчасти, а корпус разрезали».
Для Уральца это стало большим ударом, он принадлежал к тому поколению советских людей, для которых машина была мечтой всей жизни, она становилась членом семьи и символом достатка и успеха. Ежедневное вождение было для него праздником.
Уралец изменился, было видно, что с ним что-то происходит. Однажды он мне сказал по секрету, что нашёл работу в США, в Сан-Диего, его контракт почти готов, осталось оформить рабочую визу и перевести на английский язык большую стопку документов, затем нотариально их заверить. Уралец рассказал, как тяжело ему ездить с Виталием Семёновым на заседания медицинской комиссии МОК и что профессор Манфред Донике терпеть не может Семёнова. Ни в каких обсуждениях Семёнов участия не принимает, сидит молча, но когда Донике начинает спрашивать мнение Уральца, то Семёнов раздражается, пыхтит, краснеет и ёрзает, это просто невыносимо. Василий Громыко давно хотел сместить Семёнова и назначить
