Дочь самурая - Эцу Инагаки Сугимото

Госпожа Луна чуть повернула зеркало и оправила пушистый воротничок.

— Что за скучная жизнь — никаких тебе дел, лишь красуйся да улыбайся! Но чем ещё мне порадовать мир? Значит, сегодня я буду светить как нельзя ярче. Да и к тому же, — добавила госпожа Луна и взглянула с балкона на Землю внизу, — обязанность эта приятная, тем паче сегодня!

Неудивительно, что она довольно улыбнулась: ведь целый мир украсили в её честь. В каждом городе, большом и маленьком, в каждой деревушке, каждой одинокой хижине на склоне горы, каждой утлой рыбацкой лачуге на берегу у дверей или на веранде — так, чтобы видела госпожа Луна, — ставили столик с драгоценными подношениями. Были там и о-данго из рисовой муки, и сладкий картофель, и каштаны, и хурма, и горошек, и сливы, а посередине — два круглых кувшинчика-токкури для саке, а в них сложенные плотные белые бумажки[75]. Все предметы тщательно подобраны таким образом, чтобы их форма стремилась к идеальному кругу, поскольку круг — символ совершенства, а в такой вечер чистой и совершенной небесной госпоже подобает показывать только лучшее.

Кумушка Туча, соседка госпожи Луны, завистливо глазела в затуманенное окно. Она видела, как на Земле украшают дома в честь её соседки, слышала шёпот молитв, несущихся в небеса из уст молоденьких девушек: «Великая тайна! Сделай душу мою чистой, как лунные лучи, а жизнь идеальной, как круглый и яркий лик госпожи Луны!»

Слушая эти слова, кумушка Туча так яростно трясла юбками, что зонтики, украшавшие их, раскрылись, и кумушка Туча едва успела их подхватить, чтобы вода, которая их наполняла, не пролилась вниз. И всё равно землю окатили брызги, сверкающие в лунном свете, так что люди в изумлении воззрились на небо.

— Я такого не видывала с прошлого августа, — раздражённо сказала кумушка Туча. — Кажется, во всех вазах на земле стоят луноцветы, на вычищенных до блеска крылечках лежат лучшие подушки, чтобы почтенные старцы и старицы сели полюбоваться госпожой Луной во всём её великолепии. Это несправедливо!

Кумушка Туча снова тряхнула юбками, и землю вновь окатили брызги дождя, сверкающие в лунном свете.

Мимо как раз пролетал Бог ветра, крепко сжимая в руках мешок с ветрами. Кумушка Туча поймала его угрюмый взгляд и крикнула:

— Добрый вечер, Кадзэ-но ками-сан! Рада вас видеть. Похоже, вы ищете, не найдётся ли для вас дельца.

Бог ветра остановился, уселся рядом на облаке, по-прежнему крепко сжимая края своего мешка.

— Земные жители престранные создания! — посетовал он. — Госпожа Луна живёт в мире небесном, как и мы с вами, но они, кроме неё, ни о ком и не помышляют! Наградили её почетным титулом и пятнадцатого числа каждого месяца[76] устраивают празднества в её честь. Даже на третий день, когда она выбирается из своего подвала и показывает лицо, они приветствуют её с такой радостью, как будто — подумать только! — не ожидали её увидеть!

— Да-да! — воскликнула кумушка Туча. — Особенно этот вечер в августе! И вечно они с тревогой вглядываются в небо, боятся, что мы с вами появимся, незваные и нежеланные.

— Ох уж этот августовский вечер! — презрительно выкрикнул Бог ветра. — Ну, сегодня я покажу этим земным созданиям, на что способен!

— Давайте повеселимся, — лукаво проговорила кумушка Туча, — налетим и перевернём всё, что выставили в честь госпожи Луны.

— Хо-хо-хо! — рассмеялся Бог ветра: эта мысль так ему понравилась, что он выпустил край мешка — и дунул ветер, ввергнув в оцепенение людей на земле.

Госпожа Луна безмолвно и спокойно улыбалась миру, ум её занимали мысли кроткие, бескорыстные, как вдруг Бог ветра с кумушкой Тучей беззвучно выскользнули из-за гор и отправились в долгий путь, чтобы появиться неожиданно со стороны моря. Но госпожа Луна заметила их и, раздосадованная и опечаленная, спряталась за покровом, в то время как её недруги с ликованием пронеслись по миру.

Ах, как ярились и бушевали ветер и дождь! Бог ветра мчался по небу, толкая перед собой развязанный мешок с ветрами, а за ним по пятам с громким свистом следовала кумушка Туча, извергая потоки воды из сотен раскрытых зонтов на своих юбках.

Но какое же горькое их ждало разочарование! Раскатистый смех Бога ветра, на миг выпустившего край мешка, послужил предостережением востроглазым земным обитателям, пусть они и не видели клубов тумана, надвигающихся с гор. Все дома подготовились к грозе. Красивые столики исчезли, и порывы ветра с дождём разбивались о запертые деревянные двери. Бог ветра и кумушка Туча выли, визжали, метались, кружились, пока не выбились из сил, — и тогда Бог ветра, ворча, поспешил прочь, в свой дом за долиной, а за ним с плачем последовала кумушка Туча.

Когда всё стихло, печальная госпожа Луна подняла голову.

— Испортили мне удовольствие! — со вздохом сказала она. — Красивые украшения таятся в земных домах, а люди сомкнули глаза и уснули.

Но тут лик её озарила ослепительная улыбка, и госпожа Луна продолжала отважно:

— Но я исполню свой долг! Пусть никто меня не увидит, я буду лучиться улыбкой!

Она откинула покров и взглянула вниз, на мир. Её милое кроткое бескорыстие было вознаграждено: все двери домов распахнулись настежь и люди высыпали на веранды любоваться ликом Луны. Едва он явился, как ввысь устремились приветственные песни.

— Ах, посмотрите на красавицу госпожу Луну! — взывали голоса.

— Она вновь улыбается нам! После грозы она всегда вдвойне прекрасна, и мир радуется ей вдвойне!

— История очень поучительная, — задумчиво заметила Ханано. — Мне даже немного жаль бога Ветра и кумушку Тучу, но госпожа Луна просто чудо. Давайте накроем столик, как принято в Японии. Клара даст нам всё, что нужно, и будем с нашей веранды любоваться луной.

— У меня есть кое-что не хуже, — с этими словами Мацуо устремился к лестнице. — Постойте-ка.

Он принёс деревянный ящичек и поставил на стол. В ящичке был фонограф с записями на восковых валиках и с небольшой трубой, в неё можно было говорить и записывать голос. Мацуо через несколько дней уезжал по делам в Японию и выбрал фонограф в подарок для моей матери, чтобы тот донёс до неё голосок её маленькой внучки. Мы позвали нашу американскую матушку и с увлечением наблюдали, как Мацуо налаживает аппарат. Потом он сел перед фонографом, посадил на колени Ханано, и они принялись репетировать. И лишь когда наша дочурка умильно залопотала по-английски, мы вдруг осознали, что её озадаченная