Повелитель камней. Роман о великом архитекторе Алексее Щусеве - Наталья Владимировна Романова-Сегень

А. В. Щусев. Проект орнамента для ковра в алтарь Покровского собора Марфо-Мариинской обители

[ГТГ]

– Я лично привык строить, – усмехнулся Алексей.

– Вот и построишь!

– Может… Но только попозже. Я сейчас Почаевской лаврой занят, – Алексей Викторович отпил из стакана клюквенного морса. – Людей жалко, которые попадут в эту мясорубку или уже попали.

– Ну, не всех, Алешка, не всех. Ты, наверное, и жизни-то особо не видишь, хоть и живешь в столице, все в своих Почаевских лаврах почиваешь на лаврах. – Сергей едко засмеялся, видимо, довольный своим каламбуром. – И не интересуешься, чем живет народ. А народу совсем не жалко, к примеру, Плеве, которого грохнули эсеры в прошлом году. Эту о-о-очень важную фигуру в конструкции консервативной монархии. – Он тоже отхлебнул клюквенного морса. – Этот человек вел борьбу против революционного движения, был противником уступок, перемен. Вот и поплатился. А князя Сергея? Хоть он мне и тезка, но по заслугам получил, голубчик.

– И тебе действительно его не жаль?..

А. В. Щусев и М. В. Нестеров. Деисус. Шаблон навершия Царских врат Покровского собора Марфо-Мариинской обители

[ГТГ]

М. В. Нестеров. Благовещение. Эскиз росписи алтарных пилонов Покровского храма Марфо-Мариинской обители

[ГТГ]

– А при чем тут я? Мне-то, может, и жаль. Я тебе не про себя говорю, а про народ. Его мысли высказываю.

– Ну, я в общем-то в той же стране живу, что и ты.

– Да ладно тебе! – Сергей Викторович махнул рукой. – Ты все с попами общаешься. Только не с теми. С Гапоном, к примеру, поди, не был знаком. Вот это была глыба! Его даже Коленька испужался. Свалил перед демонстрацией, тю-тю из Петербурга. Расхлебывали все Фуллон да Святополк-Мирской.

– На то он и Мирской, – мрачно заметил Щусев.

Мимо всех этих разговоров пройти было нельзя. Страна действительно жила только политическими страстями.

– А Сергея Романова, – вернулся к личности великого князя Сергей Щусев, – знаешь, как проклинали в Москве? Мне даже самому порой становилась жутко. «Пораскинул мозгами», «одним бугром на Москве стало меньше». «Кого, батюшка, убили? – Проходи, проходи, кого надо, того и убили». Какие сочные анекдоты придумывал наш народ. А юморески в печати?

– Да уж… Реакция общества на такую чудовищную гибель была если уж не восторженной, то одобрительной. Но явно не сочувствующей.

– Люди поздравляли друг друга! Московская интеллигенция деньги собрала матери Каляева, внушительную сумму! Студенчество в восторге. Певчие, кажется в Юрьеве, отказались петь панихиду.

За окном еще недавно неслышный и едва накрапывающий дождь усилился. Теперь он, обильно выпуская капли, громко и монотонно стучал по карнизу.

– Какой кошмар! – Мария Викентьевна заглянула в столовую к братьям, чтобы узнать, не надо ли чего, и последнюю часть разговора слышала, стоя в дверях.

– Машенька, давай к нам! – пригласительно махнул рукой гость.

Но Мария отказалась, сославшись на то, что укладывает Петрушу, и, уточнив, что у мужа и его брата все в порядке и ничего им не требуется, удалилась.

– Бомбы рвутся рядом с престолом, и их осколками ранит всех, – сказал Алексей, когда Мария затворила за собой дверь. – А я лично против разрухи, я созидать хочу, а не разрушать. Со-зи-дать, понимаешь? Мне это больше нравится. Моя натура против разрушения, против слома.

– Не, брат, колесико закрутилось, и это воля народа. И не надо ей перечить. – Старший брат взял со стола салфетку, сложил вчетверо и промокнул ею влажный лоб.

Алексей вспомнил, как Сергей, когда окончил Одесский университет, попросился служить в родную Бессарабию, и они с Павликом радостно встречали его на вокзале Кишинева. Старший брат в мундире и фуражке с эмблемами землеустроительной службы вышел из вагона. Важный такой. Три дня они провели вместе, но Алексей все эти три дня жил в напряжении. На какую бы тему они ни разговаривали – о романах Достоевского или новой постановке Дягилева, Алексей и Сергей держались противоположных мнений. Дискуссии разгорались в жаркие споры. Доходило до того, что у Алеши зудели кулаки, да и у братца, возможно, тоже чесались руки. Разумеется, никаких кулачных боев не случалось, но вот то состояние, которое Алексей испытал тогда, сейчас начинало припоминаться. И дабы избежать ссоры, хозяин, сославшись на позднее время и на усталость, предложил «отправиться мять Харитона». Сергею явно спать еще не хотелось, но он не стал возражать, и, накатив по пять капель коньячку в качестве завершающих вечер, братья разбрелись по кроватям.

В начале 1907 года у Нестерова проводились персональные выставки сначала в Петербурге, а затем в Москве. Перед закрытием московской к художнику обратился Владимир фон Мекк, личный секретарь великой княгини Елизаветы Федоровны Романовой.

– Вы, наверное, слышали, что ее высочество учреждает обитель милосердия?

Нестеров кивнул.

– Нужна будет церковь при обители, – сказал невысокий, с большим открытым лбом секретарь. – Меня к вам привела ее просьба – указать талантливого архитектора, которому можно поручить такое дело.

– Щусев, – без раздумий ответил художник.

В Благовещение, а оно следовало через несколько дней после общения Михаила Васильевича с фон Мекком, художник узнал, что кандидатура архитектора Щусева одобрена. И сам Нестеров тоже получил предложение.

– Ее высочество хотели бы, чтобы будущий храм был расписан вами, – сказал секретарь.

А. В. Щусев. Эскиз дарохранительницы

1911

[ГТГ]

– Разве мало других мастеров?

– Ее потрясли росписи в киевском Владимирском соборе.

– Но позвольте! Владимира расписывал Васнецов. Разве она не знает? Я, Сведомский, да еще Котарбинский совсем маленький вклад внесли в роспись.

– Но вы там изобразили княгиню Ольгу так, что из всех остальных росписей ее пленила именно ваша Ольга. Именно в таком духе она и желает, чтобы вы расписали ее обитель.

– Ну, коли так, то с моей стороны грех отказываться. По рукам! Можете передать великой княгине Елизавете Федоровне мое покорное согласие.

Овдовев, великая княгиня решила посвятить свою жизнь Господу через служение людям. Она продала личное имущество и фамильные драгоценности, отдав в казну те, что принадлежали Романовым. На вырученные средства весной 1907 года купила у потомственного почетного гражданина, купца, торговца разными товарами – бакалейными, кожевенными изделиями, воском – Владимира Дмитриевича Бабурина усадьбу с четырьмя домами и садом на Большой Ордынке в Якиманской части Москвы, чтобы основать там обитель труда, милосердия, любви и молитвы. Владимир