За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

– Благодарю за откровенность.

– Уж не обессудьте. Книжечку не подпишете? Весьма буду благодарен. – И Николай Иванович положил перед Михаилом Афанасьевичем парижское издание «Белой гвардии» – издательство «Конкорд», 1927 год.

Весьма довольный, что получил автограф, Андогский денег с Булгакова не взял категорически. Выйдя на проспект, Елена Сергеевна попросила у мужа выписанное профессором постановление: «Острота зрения: пр. глаз – 0,5; левый – 0,8. Явления пресбиопии. Явления воспаления зрительных нервов в обоих глазах с участием окружающей сетчатки: в левом – незначительно, в правом – более значительно. Сосуды значительно расширены и извиты. Очки для занятий: пр. +2,75 Д; лев. +1,75 Д. Sol. calcii chlorati cristillisiti 5 % – 200,0. По 1 ст. л. 3 раза в день. 12.09.1939. Проф. Н. И. Андогский, пр-т Володарского, 10, кв. 8».

– Вот видишь, – обрадовалась она, – у тебя от переживаний воспалились зрительные нервы, только и всего, а ты сразу в панику. Попринимаешь три раза в день по столовой ложке этого хлорати кристиллисити…

– Кальция хлорид кристаллический.

– Красиво звучит. Пешочком или такси?

– Пешочком. По Литейному до Невского. Прогулочка не помешает.

Но шли они отнюдь не так весело, как вчера до наступления слепоты. Пробегающий мимо Ленинград то и дело норовил толкнуть, наступить на ногу и вот-вот завопить: гляньте, граждане, недобитый беляк слепым прикидывается! Булгаков, не расположенный шутить, сказал только:

– Написать, что ли, роман о жизни слепого? Мало-мальский опыт уже имею. По-своему даже увлекательные ощущения. И фамилия для главного героя сразу выскочила – Маломальский.

– А что, может, тебе Бог не просто так временную слепоту подкинул, – пыталась она взбодрить его, но тщетно. Когда дошли до Невского и перешли на ту сторону, как раз оказались снова возле кинотеатра «Гигант». Михаил Афанасьевич вдруг замер, будто пронзенный стрелою, и промолвил:

– Плохо мне, Люсенька. Он мне подписал смертный приговор.

Она не знала, что сказать. Почти шепотом спросила:

– Кто?

– Ну кто, кто? У кого мы сейчас были?

– Андогский? Так ведь в бумажке…

– Ах, ну да… – словно опомнился Булгаков. – Что это я! Слушай, ты хотела кино посмотреть. Пойдем?

И они пошли смотреть «Человека в футляре». Буфетчица в фойе спросила:

– Выздоровел?

– В порядке, спасибо, – приветливо откликнулась Люся.

Фильм обоим понравился. Булгаков видел его расплывчато. Конечно, не так хохотали, как в прошлом году, когда смотрели «Медведя» с Жаровым и Андровской того же Исидора Анненского, но похвалить было за что.

– Надо Хмелева попросить, чтоб он этого Анненского к нам в гости привел. Талантливый режиссер, – сказал Булгаков, когда вышли из кинотеатра снова на Невский.

По пути в гостиницу купили в аптеке хлорид кальция в кристаллах. В «Астории» он дважды с перерывом в несколько часов его принял. Помогло, зрение улучшилось, а вот головные боли к ночи сделались нестерпимыми.

– Хоть опять на морфий садись! Если завтра будет то же самое, поедем в Москву, Люсенька.

Ночь – сплошной кошмар. Особенно яркий сон – будто они в Батуме, он плавает в Черном море, а с лодки кричат: «Осторожнее! Тут нефросклероз водится! Людей только так жрет и пальчики облизывает!» И будто впрямь рядом в воде какая-то жуткая рептилия круги совершает и все ближе подбирается. Проснувшись, сообразил, что сознанием борется против принятия страшного диагноза, а подсознание ему доказывает: зря ты, дядя, отбрыкиваешься, хана тебе, парнишка. Рядом спала нежная Люся, от нее пахло так уютно, что хотелось обнять и целовать, целовать… Но тяжелая голова раскалывалась, и никакая тройчатка долго не удерживала эту боль.

На другой день самочувствие улучшилось.

– Кристаллисити помогает! – ликовала Елена Сергеевна. – Андогский – маг и чародей! Надо свечку поставить. Будем проходить мимо действующего храма, непременно свечку. К тому же воскресенье сегодня.

Позавтракав, отправились гулять на Марсово поле и в Летний сад, по пути попался младший и более изящный брат Василия Блаженного – Спас на Крови, но был закрыт.

– Неужели и впрямь такую красоту разберут? – печально произнесла Елена Сергеевна. В прошлом году стало известно, что вопрос о сносе храма, воздвигнутого на месте гибели Александра II, решен окончательно, но почему-то до сих пор к разборке не приступили, хотя прошел год.

– Мы больше печалимся о сносе зданий, чем о смерти какого-нибудь одного человека, – промолвил Булгаков. Но днем он решительно отрицал свой страшный диагноз, при свете солнышка думалось о хорошем, надежды порхали бабочками.

Однако к вечеру опять накатили головные боли, и ночью снилось, будто страшную рептилию поймали, но она прогрызла сеть и снова гуляет на свободе в морской пучине. Причем способна не только схватить жертву там, но и вылезти под покровом тьмы на сушу, пробраться в «Асторию», и уже многих постояльцев недосчитались.

В понедельник ему стало плохо с самого утра. После завтрака сильно тошнило, и съеденное не задержалось в желудке. Болела голова, от нее боль растекалась по дельтовидным мышцам, стреляла в руки, достигала пальцев, и их ломило. Несчастная Елена Сергеевна отправилась на вокзал и купила на вечер билеты, которые добрейший Леонтьев обещал оплатить.

– Что там поляки? – вяло поинтересовался больной, попытавшись почитать газеты, но ничего не видя, кроме заголовков.

– Сдали Гдыню, отныне она Готенгафен, – сообщила жена и с надеждой добавила: – Пока мужчина интересуется политикой, он еще не потерян для общества.

– Интересно, что же предпримет Сталин, – пробормотал еще не потерянный мужчина. – Говорят, его жену тоже терзали сильнейшие головные боли. Оттого она и застрелилась.

– Версия самоубийства Аллилуевой – только слухи, – пожала плечами Елена Сергеевна. – Я забыла, чем она болела?

– Краниосиностоз, неправильное сращение костей черепа. В детстве незаметная деформация с возрастом развилась в тяжелую болезнь. Бедный Иосиф, бедная Надежда!

– Покуда больной жалеет не себя, а других, шанс на выздоровление у него остается высоким.

Они оба старались не падать духом. Вечером Михаил Афанасьевич сам побрился, ни разу не порезавшись, и они отправились на Московский вокзал. Ночью в поезде ему снился смертельный комар. Обычный, если укусит, ничего страшного, а если этот – человеку крышка.

Проснувшись в холодном и липком поту, он обижался на Бога, что не дает ему больше ни славы, ни успеха, ни богатства, а теперь еще и жизнь намеревается отобрать. Жил бы он в Европе, давно бы уже напечатал «Мастера и Маргариту», Нобелевку получил бы, как Бунин, и никакие комары и рептилии не страшны, помирать даже в таких обстоятельствах приятнее, явилась безносая – будьте любезны, я готов, все получил, всем доволен, как говорится, пожил.

А почему сейчас? Когда он и счастья в полной мере не подарил своей возлюбленной, а принес сплошные страхи, лишения, разочарования. Разве она этого