Неуловимые - Михаил Сидорович Прудников

* * *

Почти целые сутки шли мы от озера Велинское в Великолукской области на запад, лишь изредка останавливаясь, чтобы немного передохнуть. Населенные пункты обходили. Двигались в основном лесом, прокладывая лыжню по снежной целине.

Тридцать пять километров без отдыха и пищи по очень тяжелому маршруту не могли не сказаться на состоянии людей, тащивших к тому же на спинах тяжелый груз. Бойцы пытались сохранять бодрость — никто не жаловался, не сетовал на трудности, но я по себе чувствовал: еще немного, и усталость заставит нас где-нибудь остановиться. Идти дальше рискованно. Надо искать пристанище.

Далеко за полночь разведчики доложили, что впереди какое-то селение. Развернул карту, осветил ее лучом карманного фонарика. По всем признакам перед нами деревня Сычева. Хорошо бы сделать там короткую остановку: обогреться, поесть, немного отдохнуть. Кроме того, хочется как можно скорее установить первые контакты с местными жителями на оккупированной территории. Но прежде надо выяснить, нет ли в селе немцев. Посылаю с этой целью нескольких бойцов во главе с Чернышовым.

Нам повезло. Вернувшись, начштаба сообщил, что гитлеровцев в Сычеве нет.

Мы вошли в деревню рано утром и увидели следы фашистского разбоя. Много домов было сожжено. То тут, то там валялись груды щебня. Вокруг дымящихся костров суетились люди. Они пекли в золе картошку, ставили на обломки кирпичей чугуны с каким-то варевом.

Жители не знали, что за непрошеные гости в белых костюмах пожаловали к ним, но по теплым словам приветствий сразу догадались: свои. Сычевцы окружили нас, улыбались. Некоторые плакали от радости. 

— Вот они — наши соколики! — причитала седая старуха, давясь слезами. Бросилась на шею одному из бойцов, обняла, приговаривая: — И у меня два внука в Красной Армии.

— Слышь, тетка Матрена, — подошел к старухе пожилой крестьянин. — Ай жизни не жалко? Глянь-ка, вишь, Буренков! — кивнул он в сторону юркого мужичонки в надвинутой на самые глаза бараньей шапке, который мигом затерялся в толпе.

— А кто этот Буренков? — спросил Глезин.

— Вор, в тюрьме сидел. Немцы его выпустили и назначили старостой.

Обычная история. Потом нам нередко приходилось встречаться с буренковыми. Гитлеровцы охотно привлекали на свою сторону бывших кулаков, уголовников и назначали их старостами, бургомистрами.

— А где живет Буренков?

— Вон, на горке, в доме с пристройкой. Там раньше помещалось правление артели.

Надо как-то обезвредить этого старосту. Иначе, когда мы покинем деревню, он может сообщить о нас своим хозяевам.

— Павел Алексеевич, — кивнул я Корабельникову, стоявшему рядом.

— Слушаюсь, Михаил Сидорович.

Он, опытный разведчик, сразу понял меня.

На всякий случай предупреждаю:

— Только, конечно, спокойно, Павел Алексеевич. И возьмите с собой Демченко и Попова.

Задерживаться в Сычеве мы не рассчитывали. Наскоро перекусив последними кусочками копченой колбасы и галетами, немного обогревшись, собрались двинуться дальше.

Корабельников, отправившийся с «визитом вежливости» к старосте, не заставил себя долго ждать. Возвратившись, доложил:

— Все в порядке, товарищ капитан. — Он вытащил из кармана бумажку. — Посмотри, пожалуйста. Думаю, достаточно.

— Что это?

— Письменный привет от герра Буренкова, — пояснил подошедший Демченко. 

Я развернул листок. Староста благодарил красноармейцев за помощь в избавлении от фашистских супостатов и клялся всегда и во всем до конца дней своих верно служить Советской власти. Подпись, печать — все на месте.

— Как он реагировал на ваше предложение написать такую бумагу? — поинтересовался я.

Павел Алексеевич пожал плечами.

— Ни так, шоб танцевав впрысядку, — ответил Демченко. — Побалакали трошки. Як бы сказать, обминялись мнениями. Товарищ начальник разведки попросив уважить... Подумав чоловик, тай уважив.

Расчет правильный. Буренков теперь вынужден будет вести себя сдержанно. Предатели ведь, как правило, страшные трусы, они дрожат за свою шкуру.

Из Сычевы путь отряда лежал на юго-запад. Дорог много, но мы почти не могли ими воспользоваться и должны были идти преимущественно по глухим лесам и болотам.

Рассматривая перед выходом из деревни карту, я сказал, что неплохо бы подыскать проводника, знакомого с этой местностью.

— Есть такой человек, — заметил Корабельников.

— Кто?

— Сычевский крестьянин Яговицкий. Сам предлагает свои услуги. У него имеется лошадь, сани.

— Можно ему доверять?

— Как будто можно.

— Односельчане хорошо о нем отзываются, — подтвердил Глезин.

— Но тут есть одно «но», — добавил начальник разведки.

— Какое?

— Если немцы узнают, что он нам помогал, — конец человеку.

Павел Алексеевич прав. Подвергать Яговицкого опасности мы не можем. А проводник нужен. Кроме того, меня очень беспокоит наша радиостанция. Ее надо беречь как зеницу ока. Она боится и холода и ударов. Радист Владимир Пиняев и помогавшие ему бойцы порядком измучились, по очереди таская все эти дни на спине громадный тяжелый чемодан. А у Яговицкого лошадь и сани. Как же быть?

В конце концов решили выйти из деревни, подождать недалеко от нее, в лесу, до вечера, а затем послать людей за проводником. Когда стемнеет и сычевцы лягут спать, вряд ли кто заметит, как он выедет из села.

Так и сделали. Вечером в деревню отправились командир отделения Борис Табачников, снайпер Евгений Телегуев и автоматчик Иван Безбородов.

Пробравшись огородами, трое лыжников незаметно подошли к дому Яговицкого. Во дворе тихо, в окнах темно. Безбородов остался у ворот, Табачников и Телегуев направились к дверям и постучали.

— Кто там? — послышался голос хозяина.

— Свои, — тихо ответил Борис.

— Случилось что? — взволнованно спросил крестьянин, открывая дверь.

— Все в порядке, папаша. Хотели просить подвезти нас немного. Мы задержались по делам, а наши товарищи ушли далеко, пешком нам их не догнать.

— Это можно. — Яговицкий быстро оделся и запряг в сани хилую лошаденку. — Располагайтесь, ребята. Вам куда?

Табачников из предосторожности сначала заставил Яговицкого петлять по улочкам деревни и лишь потом повернул в нужном направлении.

Худая, облезлая кляча не произвела на меня особенно отрадного впечатления. Она напоминала донкихотовского Россинанта, каким его обычно изображают художники. Но все же — «тягловая сила», «гужевой транспорт».

Положили в сани радиостанцию и тронулись в путь. Оставили в стороне одно село, другое... И вдруг почему-то стал нервничать наш проводник. Лошадь понукает шепотком, напряженно смотрит по сторонам.

— Вы что, папаша?

— Немцы близко.

— Где?

— Скоро должно быть направо Сапроново, налево Капустино, а тамошние мужики сказывали, что немец у них во всю разлегся, как у себя на печке.

Я приказал отряду остановиться. Прикрылся, как обычно, плащ-палаткой, осветил фонариком карту...