Неуловимые - Михаил Сидорович Прудников
— Куда глаза глядят, родимый, — отвечает старуха с неодолимой тоской в выцветших, опухших от слез глазах. — Может, кто чего подаст, может, кто где приветит.
— Откуда вы?
— Из села Борисоглеба. Не слыхали? Всех мужиков немец там порешил.
— За что?
— Нечего было взять больше — до нитки все обобрали. Ну и последнее отняли — жизнь.
Эти жуткие слова, сказанные удивительно просто, страшной болью и ненавистью отдавались в сердце каждого из нас.
Очередной привал сделали в деревеньке недалеко от Борисоглеба. Разместились в двух просторных, рядом стоящих избах. Какое блаженство после долгих мытарств снять тяжелый рюкзак, полушубок, сапоги и во весь рост растянуться на мягкой соломе в жарко натопленной хате!
Несколько часов крепкого сна стряхнули с плеч усталость, одеревеневшим ногам и рукам возвратилась свойственная им чувствительность.
Как я уже упоминал, мы шли на хутор Забелье, находящийся в Витебской области. Там должны были попытаться организовать свою базу и начать активные боевые действия. Но зверства гитлеровцев, их издевательства над мирными советскими людьми вызвали у всех нас такую ярость, что захотелось сейчас же, немедленно, нанести врагу хотя бы один удар.
Тихой зимней ночью звуки разносятся на большое расстояние. Вот гудки паровозов. Это фашисты подвозят к линии фронта пополнение. Наша разведка установила, что на станции Опухлики базируются бронепоезда противника. Возле станции — железнодорожный мост. Взрыв моста парализовал бы бронепоезда, затормозил движение вражеских эшелонов. Отличная возможность попробовать свои силы!
Для выполнения первого боевого задания наметили группу из шести человек во главе с Чернышовым. Начальник штаба — молодой, смелый, решительный командир, хороший спортсмен. Другие товарищи — Щенников, Попов, Волков, Константинов, Индыков — также отличались мужеством, выдержкой.
Я собрал всех, чтобы объявить, каким образом решено для начала ответить на злодеяния захватчиков. И тут пришлось еще раз убедиться, что в отряде чудесные люди — стойкие, преданные, готовые в любую минуту идти на опасное дело. Как только в хате, где мы собрались, зашла речь о предстоящем походе к станции Опухлики, все до одного выразили желание принять в нем участие. И какое разочарование появилось на многих лицах, когда был объявлен состав группы.
— А я как же? — растерянно спросил Валентин Никольский.
Командир отделения Петр Широков недовольно проворчал:
— Толовые шашечки подобрал одну к одной, а меня отставили.
Больше других, пожалуй, огорчился Демченко. Он прислонился к оконцу и молча начал выводить пальцем на запотевшем стекле замысловатые узоры.
— О чем задумались, Иван Игнатович?
— Та як же, товарищ капитан, — с обидой ответил он, повернувшись ко мне, но не поднимая головы. — Колы треба чого пиднести — Демченко давай, а колы дило — немае Демченко.
В какой-то мере он прав, этот чудесный парень из-под Полтавы. Плотный, коренастый, с могучими руками и ногами, Иван был удивительно вынослив и никогда не унывал. В трудную минуту находил острое словцо, чтобы расшевелить, подбодрить товарищей. Кто-нибудь устанет, начнет отставать — Демченко взвалит его груз на себя и идет с двойной ношей как ни в чем не бывало.
Мне не хотелось огорчать товарищей, которые так самоотверженно рвались на боевое задание. Однако нельзя же всем отрядом навалиться на один мост!
— Не беспокойтесь, друзья, — сказал я, — впереди столько мостов, складов, эшелонов! Работы всем хватит. Скучать никому не придется.
С наступлением темноты группа вышла из деревни. До цели километров десять. Рельеф местности сложный: овраги, возвышенности. Везде глубокий снег. Тем не менее за несколько часов можно проделать этот путь.
Нам, оставшимся на месте, спать бы да спать: ведь так устали за последние дни! Однако спалось в ту ночь плохо. Встали чуть свет. Говорили шепотком, прислушивались, беспокоились: почему товарищи не подают о себе весточку? Взрыв обязательно должен быть слышен в деревне.
Весь день прошел в томительном ожидании. Временами еле-еле доносились гудки паровозов, но больше никаких звуков. Что это означает? Тол не взорвался? Вряд ли. Заряд тщательно подготовлен, проверен. Ну даже, допустим, не взорвался: мало ли что бывает! Так где же люди? Им все равно давно пора вернуться.
С возрастающим беспокойством провели мы еще один день.
И только на третьи сутки наши товарищи возвратились — измученные, расстроенные. Лица осунулись, глаза слипаются. Молча вошли в хату, медленно сняли оружие и бережно положили на скамейку неиспользованный двадцатикилограммовый заряд тола.
— В чем дело, Чернышов?
— Не нашли моста, — с отчаянием ответил начальник штаба.
— Как не нашли?
— Сам не понимаю. Шли будто точно по азимуту, а моста нет и нет... Хоть плачь... Целые сутки искали.
— Может, компас у вас испортился? — высказал предположение Глезин.
— По азимуту в такой местности трудно выдерживать направление, — заметил один из участников неудачного похода лейтенант Щенников. — Полсотни километров отгрохали — и все псу под хвост. Проводник нужен, местный человек.
Щенников, безусловно, прав. Но в данный момент опасно привлекать к выполнению боевого задания кого-либо из местных людей: мы их не знаем. Нельзя подвергать риску отряд.
Однако что же делать? Примириться с неудачей и двигаться дальше по намеченному маршруту? Нет, не годится! Хороши мы будем партизаны, если при первом же затруднении откажемся от задуманного дела.
Попов собрал коммунистов. Посоветовались. Мнение было одно: нужно снова отправиться к станции Опухлики и взорвать мост во что бы то ни стало.
Я решил сам возглавить группу. В Харьковском пограничном училище хождению по азимуту уделяли большое внимание. Бывало, вывезут нас, курсантов, в субботу подальше в лес, высадят по два — три человека в разных местах, укажут для всех одну определенную точку — и, пожалуйста, приди в эту точку по азимуту. Придешь — на машине домой поедешь, собьешься с пути — иди пешком. Случалось, некоторые возвращались в Харьков лишь на другой день. Мне чаще удавалось ездить на машине. Не должно быть осечки и теперь.
Вечером четырнадцатого марта я, Палиха, Попов, Волков, Константинов и Индыков отправились на поиска злополучного моста.
От деревни двинулись по чуть запорошенной снегом лыжне группы Чернышова. След вел точно в нужном направлении. Вначале это не вызывало беспокойства. Но прошел час, другой, и я заволновался; ведь если мы не свернем со старой лыжни, то также пробежим пятьдесят километров и
