Неуловимые - Михаил Сидорович Прудников

Родина высоко оценила подвиг отважных воинов. Все они были отмечены правительственными наградами, а Папернику посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

«Пройдут года, — писала газета «Правда» 14 февраля 1942 года. — Разрушенная немцами деревня залечит свои раны, кровавые следы немецких захватчиков будут стерты, а память о героических лыжниках сохранится навеки».

Да, навеки! Хотелось бы видеть на братской могиле в Хлудневе гранитный монумент с высеченными на нем именами героев. Он напоминал бы и нашим современникам и грядущим поколениям о величии духа и железной воле советских бойцов, сражавшихся за счастье народа.

3

Недолго ехали мы по асфальтированному шоссе. Вскоре пришлось свернуть на неровную проселочную дорогу. Движение замедлилось. Это было неприятно, так как в небе рыскали немецкие истребители, выискивая цели для обстрела с бреющего полета.

С большим трудом добрался отряд до Торопца. Здесь еще сильнее чувствовалась близость фронта. Все больше появлялось в воздухе вражеских самолетов, чаще подавали голос наши зенитки.

Мы вернули машины в Москву и стали на лыжи. Снаряжение и боеприпасы погрузили на волокуши.

При выгрузке из машин опять замешкалась военфельдшер Александра Павлюченкова. Обремененная громоздкой поклажей, она никак не могла выбраться из кузова.

— А ну-ка, заходь сюды, — засуетился Иван Демченко. — Медицину р-раз, два, взяли!

Под общий хохот «медицину» извлекли из машины и освободили от опутавших ее сумок.

Павлюченкова сразу же обратилась ко мне:

— Товарищ капитан, Пиядину нездоровится.

— В чем дело?

— Жалуется на слабость.

Я подошел к Пиядину.

Очень бледное лицо, синяки под глазами. Похоже, действительно занемог. Но когда внимательно посмотрел ему в глаза, показалось, что его болезнь — просто страх.

— Может, вернуть вас в Москву? 

Боец промолчал.

— Я спрашиваю: может, вернуть вас в Москву?

— Очень плохо себя чувствую, — ответил он.

Да, видно, недоглядел... А ведь сам отбирал людей в отряд. Пиядин, правда, прибыл в батальон недавно, но с виду казался крепким, бойким, молодцеватым парнем, и у меня не возникало сомнений в его пригодности для ответственною дела. Да и пошел он к нам добровольно. Мы вообще формировали отряд только из добровольцев. Но, стало быть, все-таки ошиблись. Теперь надо исправить ошибку.

Я отправил Пиядина с запиской обратно в Москву.

Итак, первая потеря уже есть. Вероятно, это тоже неизбежно.

Нас осталось двадцать девять...

Хорошо бы поесть, отдохнуть. Но некогда, надо торопиться. К ночи мы обязательно должны добраться до линии фронта.

Начали поход резво. В Торопце по протоптанным дорожкам наши волокуши скользили сравнительно легко. Но как только мы вышли за город, эти корыта стали вести себя ужасно. Снег глубокий — они зарываются, и сдвинуть их с места можно только с большим трудом. На мелком снегу еще хуже: достаточно незначительного препятствия — комка земли, камушка — застревают намертво. Бойцы падают, поднимаются, снова падают... Уж на что богатырь Хаджибатыр Бадоев — и тот спотыкается.

— Эта волокуша, понимаешь, гроб с музыкой, товарищ командир, — говорит он.

Особенно нам досталось, когда спускались с холма. Лыжи идут прямо вниз, а корыто тянет в сторону. Пытаешься его остановить, оно наезжает на лыжи, ломает их, переворачивается, вываливает груз. И как это москвичам пришло в голову снабдить нас такими перевозочными средствами? Правда, по льду волокуши скользят хорошо. Недаром их называют еще и льдянками. Но тащить корыто по рыхлому снегу — чистое мучение.

Вижу, люди выбиваются из сил. Так долго продолжаться не может. Поджидаю комиссара Глезина: надо посоветоваться. Он идет позади, замыкает колонну, помогает отстающим. Наконец подъезжает ко мне. Подзываю также начальника штаба и начальника разведки. Спрашиваю:

— Не погрузить ли нам снаряжение и боеприпасы в вещевые мешки?

Товарищи согласно кивают головами.

Бойцы тоже одобрительно встретили это предложение и без сожаления распростились с волокушами.

Груза на плечах у каждого значительно прибавилось. Под солидной тяжестью лыжи глубоко вдавливались в снег. Дорогу прокладывали по очереди. И все же без корыт двигаться было легче.

Александра Павлюченкова уверенно шагала вместе со всеми. Она несла вещевой мешок и две санитарные сумки. Все попытки бойцов взять у нее хотя бы часть груза ни к чему не привели. Александра категорически отказывалась от помощи. Она видела, что все обременены тяжелой ношей, и ни за что не хотела загружать товарищей своими вещами.

— Что вы? Мне совсем не трудно, — убеждала Павлюченкова, стараясь дышать спокойно.

Несколько раз над нами появлялись вражеские самолеты. Тогда мы в своих маскировочных костюмах ложились на снег, закрывая собой оружие, рюкзаки и другие темные предметы.

* * *

Поздно вечером отряд подошел к линии фронта и разместился в небольшой деревне. Жители встретили нас тепло. Попотчевали хлебом, молоком. После изнурительного голодного дня этот незатейливый ужин показался превосходным.

Подкрепившись, бойцы стали проверять снаряжение, чистить оружие. А я отправился в соседнее село, где находился штаб дивизии, в полосе которой нам предстояло проникнуть в тыл врага.

Комдив — пожилой, чисто выбритый, подтянутый полковник — знал о цели нашего прибытия.

— Как добрались? — поинтересовался он.

— Добрались благополучно, — ответил я. — Личный состав в полной боевой готовности. Можем следовать дальше. Помогите только нам, товарищ полковник, быстрее перебраться через линию фронта. 

Люди, правда, изрядно устали, не грех бы немного отдохнуть. Но всем нам так хотелось поскорее проскочить в тыл противника и приступить к боевой работе, что мы старались не замечать усталости.

— Вам назначен день перехода? — спросил командир дивизии.

— Нет. Рекомендовано вместе с вами выбрать подходящее место и время.

— Договоримся так, — сказал полковник. — Мы пошлем разведку, все выясним и поставим вас в известность. А пока отдыхайте.

* * *

Ночь прошла спокойно. Наступило второе марта.

С утра мы с нетерпением ждали сообщения о результатах разведки. Но вот уже полдень, а никаких сведений нет. Тогда я, Глезин и Чернышов сами отправились к комдиву.

В штабе дивизии было много народу. Командиры полков, батальонов вели оживленный разговор: видимо, только что закончилось совещание. Наш внешний вид — странная мешанина военной и гражданской одежды — вызвал у присутствовавших повышенный интерес и даже некоторую настороженность. Но внимание и любезное обращение к нам комдива быстро ликвидировали напряженность в отношениях.

Начальник штаба дивизии, сутулый, небольшого роста подполковник, пригласил нас к себе — в маленькую комнату с крошечным оконцем.

Он рассказал, что выслал ночью две разведывательные группы. Одна