Повелитель камней. Роман о великом архитекторе Алексее Щусеве - Наталья Владимировна Романова-Сегень

часов, в результате появился Художественный театр. Вы Алексеев, потому как Алексей, а я Немирович-Данченко, потому что Кардо-Сысоев. А у нас в результате появится лучший храм в Москве, да чего там в Москве, во всей России, – инженер размахнул руки, – во всей России. Примите мое искреннее уважение, господин архитектор, к вашему достойному похвалы труду! Это лучшее, что сделано в храмовой архитектуре!

Уже в бархатном мраке ночи на неверных ногах строители подходили к дилижансу.

Вскоре Щусев снова спорил с Нестеровым:

– Да поймите же наконец, мне нужна стилизация под древнюю фреску, – кипятился Щусев.

– Это вы можете быть поклонником стилизации, а я вырабатываю свой стиль! – Нестеров оставался непримирим.

– Ох уж эти остроконечные углы человеческой сущности, – зодчий повторял фразу художника. – Михаил Васильевич, но не будет же тогда согласованности с архитектурой! Вы не улавливаете тему, суть данного архитектурного сооружения?

– Все я улавливаю, Алексей Викторович, и потому позвольте сделать мне росписи в моем понимании.

Как Щусев ни старался убедить Нестерова отказаться от своевольничания в росписи храма, тот стоял на своем. К тому же великая княгиня была на стороне Нестерова. Михаил Васильевич ее часто навещал, они вместе чаевничали, вели задушевные беседы.

Щусеву ничего не оставалось, как принять позицию художника.

– Делайте вы что хотите. Все это под вашу ответственность. Вашим росписям смотреть в глаза потомкам.

– Уж не беспокойтесь, милостивый архитектор, потомки, думаю, меня поймут, в отличие от вас.

– Ну-ну…

Прошел год с закладки собора, а храм уже был достроен, выбелен снаружи, внутри оштукатурены стены, и тем не менее Нестеров никак не мог приступить к его росписи. Стены сохли медленно, приходилось ждать, прорабатывать в очередной раз эскизы. То, что стены оказались мокрые и плохо сохли, было промашкой Щусева. Он по осени забыл распорядиться покрыть их кровлей. Дождевая вода свободно проникала в кирпичную кладку, и теперь приходилось принимать особые меры для их просушки.

Чтобы не терять время в ожидании сухих стен, приняли решение две боковые картины писать на медных досках, укрепленных на металлическом каркасе. В храм все время приходили люди, считающие себя специалистами, и просто зеваки. Нестерова это раздражало. Непрошеные посетители мешали работать. Тогда великая княгиня распорядилась, чтобы повесили объявление с категорическим запретом на вход в храм. Но, несмотря на это, в собор пробирались любопытные и добавляли нервозности в работу оформителей.

Наконец Нестеров приступил к главной росписи храма – «Путь к Христу». Та же тема, что и в «Святой Руси», – тема пути русского народа к Христу, покаянного пути, пути заблуждений, страданий и подвига. Нестеров искренне считал, что русская душа чувствует духовную суть Евангелия.

– По моему пониманию, наш народ плохо знает и Библию, и Евангелие и, может быть, далек от основных правил веры, но Христа он и знает, и почитает, – говорил Нестеров Щусеву. Тот понимал, к чему клонит художник, и вздыхал по не состоявшейся в соответствии с его задумкой росписи храма классическими фресками. Ему не нужны были размышления в церковной живописи собора.

Поклонники Нестерова возражали архитектору. Среди них и заказчица:

– А мне по душе, что Михаил Васильевич занимается поиском национальной идентичности.

– Я понимаю, что наш мастер двадцать с лишним лет расписывает храмы и это дало ему свой взгляд на религиозную тему. Но он в храмовые фрески собирается вводить обыкновенных людей, земные персонажи.

– Они олицетворяют Россию, так же как святые и монахи, – горячилась Елизавета Федоровна, и оттого ее бледные щеки на время становились нежно-розовыми. – Он пишет Русь, Россию, стремящуюся ко спасению и жаждущую найти свой путь.

– Так пусть он и изображает это все на полотнах, а не в люнетах церквей. – Щусев видел, что его слова как об стенку горох. Нет, никак не переубедить!

Еще в «Святой Руси», или «Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Аз успокою вы» (второе название картины), художник начал тему покаянного пути к Богу. В сдержанной цветовой гамме русский зимний пейзаж. На его фоне Христос, святые заступники, богомольцы – простой люд. Богоискательство – тема не новая, вечная. Картина была написана в 1905 году и вызвала жестокие споры.

– Уж больно этот Христос похож на итальянского оперного тенора, – язвил Лев Толстой.

– Это не Спаситель, а манекен в эффектной позе, – откровенно смеялся Максимилиан Волошин.

Бенуа, Суриков, Маковский, Грабарь, Муратов и многие другие не приняли картину.

Именно этого и боялся Щусев. Принятие живописи в его храме должно быть безоговорочным! Ни дискуссии, ни рассуждения ему не нужны. Только проверенная временем однозначность.

– Я воплощу в «Пути к Христу» все, что недовыразил в Святой Руси, – сказал Нестеров.

И вот после многочасовых трудов – последний взмах кисти, и картина готова предстать перед судом сначала заказчицы, а потом уж всех остальных, если будет одобрена.

Увы, хоть «Путь к Христу» и вызвал восторг великой княгини, его все же из-за плохой подготовки стен надлежало переписывать. Повторять картину, как и две недавние, пришлось на медной доске, которую вместе с подрамником заказали у Хлебниковых, в торгово-промышленном акционерном обществе под названием «Товарищество производства серебряных, золотых и ювелирных изделий “И. П. Хлебников, сыновья и Ко”». Фирма выступала поставщиком российского императорского двора, а также дворов королей Датского, Нидерландского, Сербского и князя Черногорского.

У Хлебниковых Щусев заприметил талантливого паренька Никифора Тамонькина. Никифор по окончании Строгановского училища поступил к Хлебниковым, где выполнял чертежи иконостасов и церковной утвари по эскизам архитекторов и художников.

– У вас неплохо получается, – заметил Щусев, увидев работы Тамонькина.

– Я всегда был невыносимо трудолюбивым и вообще, положа руку на сердце, люблю батрачить, – серьезно ответил Никифор.

– И откуда такой взялся?

– Тамбовский я, деревенский.

– Тогда почему мне ваше лицо знакомо? – Зодчий вглядывался в упрямый профиль любителя побатрачить.

– Мне ваше тоже знакомо. А вообще, честно сказать, я вас знаю.

– Каким образом?

– Я один из тех, кто расписывал домовую церковь общины сестер милосердия, меня фон Мекк сосватал туда. Я вас там и видел. Вы тот самый архитектор. Щусев.

– Да-да-да, – пробормотал тот самый архитектор Щусев. – А знаете что, у меня к вам деловое предложение. Давайте-ка ко мне помощником. Мне как раз нужен толковый специалист зарисовывать и обмерять архитектурные детали для Покровского собора, и не только для этого. Фронт работы большой. А вы, как сами заявили, любите батрачить. Мне такие нужны.

Вроде хороший парень, толковый, и отзываются о нем как о прекрасном оформителе и графике, но какой-то он слишком занозистый, ершистый. Однако работает не покладая рук, с полной отдачей.

– Никифор Яковлевич, передохните, – крикнул Щусев своему новому работнику, стоящему на подмостках для исполнения резьбы