Мамы. Письма на заметку - Шон Ашер

Я делала то, что делала, потому что ты была моим обязательством. Моим долгом было предоставить тебе наилучший душевный и материальный уход. И в точности то же самое ты сделала для Сукари и Секу [дети Неблетт]. Так устроены матери. Я знала, что ты не подведешь. Твоя роль как матери – уже достигнутая цель, и ею можно гордиться. А твоя мечта, твоя работа по организации Кокробити превосходит все, что большинство из нас, включая и меня, могут себе представить. Это больше, чем просто карьера. В каком-то смысле, Рене, мы действуем очень сходно. Если мы что-то решили, мы воплощаем это в жизнь, не задумываясь о преградах, встающих на нашем пути. Для меня это единственный способ чего-то добиться. Если бы я стала думать, выдержу ли я класс в этом году, со своей волчанкой, то никакого класса бы не было. Ты независимый человек, как и я, как и папа. Это у нас наследственное; ничего не поделаешь. Когда мы что-то делаем, то делаем как следует и по-своему. Да, меня угнетают иногда ограничения, которые накладывает болезнь. Мое добровольное одиночество – способ избежать неизбежных объяснений, когда приходится отказывать и отказываться. От жалости никому никакого толка, когда требуется понимание.

Надеюсь, что в этом году будет полегче, хотя тело мое уже начало чувствовать приближение старения и постоянной боли. Но все же какая-то часть меня требует продолжать жить, пока жизнь не станет совсем невыносимой. Возможно, я смогу приехать в Гану в октябре 96 года и пробыть 5 месяцев, чтобы вернуться к началу занятий в 1997.

Рене, никто не сможет так ясно увидеть и определить будущее Кокробити, как ты. Ты можешь слушать мнения других, но решение все равно за тобой. Люблю тебя и горжусь тобой всегда – как дочерью и как матерью.

Передавай привет Сукари и Секу.

С любовью, мама

10

Мне не нужно было другой семьи

В институте папирусоведения при парижском университете Сорбонны хранятся тщательно восстановленные папирусы, содержащие древние письма на многих языках. Это было написано на греческом в четвертом веке одинокой египетской девочкой, которая недавно потеряла мать.

Таре – своей тете Хореине

Четвертый век нашей эры

Повелительнице и любимой тете посылает Таре, дочь твоей сестры Аллус, пожелание милости Божьей.

Прежде всего возношу молитвы, чтобы письмо мое застало тебя здоровой и счастливой. Об этом молюсь.

Знай же, повелительница, что моя мать, твоя сестра, умерла во время пасхальных празднеств. Пока моя мать была со мной, мне не нужно было другой семьи. Теперь же, когда она умерла, я осталась одна, и нет со мной никого в чужой земле. Вспоминай обо мне, как если бы моя мать все еще жила, и, если найдется посланец, передай ответную весть о себе.

Расскажи обо мне всей семье. Да хранит тебя Бог, повелительница, и да пошлет тебе здоровья и долгой спокойной жизни.

11

Легко не будет никогда

В 2017 году критики тепло приняли режиссерский дебют Греты Гервиг – фильм «Леди бёрд», заслуживший многочисленные награды и номинации. В этой наполовину автобиографической ленте главная героиня Кристин Макферсон проходит непростой путь от старших классов школы к обучению в университете, попутно разбираясь в бурных отношениях с собственной матерью. В январе 2018 года киножурналист Ханна Вудхед, под впечатлением от просмотра этого фильма, решила написать письмо своей матери.

Ханна Вудхед – своей матери

январь 2018 г.

Дорогая мама!

Из наших с тобой отношений между 2005 и 2010 годом я помню не так уж много, но это скорее всего потому, что я об этом времени не помню вообще почти ничего. Быть подростком – это ужасно. Я пропускала школу, не ела, не спала. В общем, это было Нехорошее Время. Нам обеим известно, что я потратила немало сил, чтобы выгнать из памяти то уникальное сочетание гормонального взрыва и беспощадной депрессии, которым ознаменовался этот период моей жизни. Чего я только не пробовала, чтобы свалить с себя этот камень, но оказывалось, что он неизменно снова мчится вниз по склону прямо на меня. Ты говорила, что потом станет легче, а я вопила в ответ: «Когда уже?!»

Со временем я настолько привыкла к этой тяжести, что перестала ее замечать. Все чаще и чаще мне приходило в голову, что это лично со мной что-то не так – хотя а) я была девочкой-подростком, а значит, меня по определению штормило по малейшему поводу и б) расстроенное химическое равновесие не является недостатком характера. Больно от этого ничуть не меньше, конечно – как было больно, когда папа бросил нас, или когда кончились деньги, или когда я думала, что навсегда застряла в нашем ненавистном городишке. Я все еще не могу полностью отделаться от мысли, что со мной что-то не так, но до меня постепенно доходит, что именно «не такие» части людей и делают их интересными.

Я провела долгие годы в этом странном подростковом чистилище, между одинаково притягательными требованиями «выделиться» и «принадлежать». Меня раздражало, что никто меня не понимал. Думаю, именно поэтому я и погрузилась в кинематограф, естественное прибежище чужака. Когда я вспоминаю это время, я прежде всего вспоминаю боль; но не только. Как я слушала радио у тебя в машине по дороге к психиатру. Как (многократно) ты приезжала за мной, когда я отключалась на чьей-нибудь вечеринке, про которую тебе и известно-то не было (прости, пожалуйста). Походы в библиотеку по пятницам, выбрать диск с фильмом на выходные. Только потом я поняла, что ты смотрела их со мной не потому, что тебе нравилось кино (оно тебе не нравилось), а потому, что тебе нравилось быть со мной.

Ты верила в меня даже тогда, когда я сама в себя не верила, и всякий раз говорила: «Я твоя мама, я иначе не могу», как будто только чувство долга может заставить человека заботиться о других, а ты обо мне и в самом деле заботилась – все, что у нас тогда было, а было не так уж много, ты отдавала мне. Я знаю, что от меня легко можно устать, что меня непросто любить, но даже когда я вела себя так, что это было еще сложнее, ты не сдавалась. И даже когда меня совсем заносило (то есть, почти все время).

Мы обе понимаем, что в жизни нелегко, что легко не будет никогда. Но спасибо тебе – за науку, что если не сдаваться, то в конце концов дойдешь до того, чтобы посмеяться над