Повелитель камней. Роман о великом архитекторе Алексее Щусеве - Наталья Владимировна Романова-Сегень

– Хорошо, что не большой умник! – Настроение Щусева было приподнятым. – Да что мы на пороге стоим? Не по-людски как-то. Проходи, Петр Иванович, проходи! И время обеда уже. Сейчас вместе и откушаем.

Нерадовский немного поотнекивался от приглашения, у него и в самом деле были дела, но неспешные, поэтому он решил пожертвовать ими в угоду общению с архитектором.

– К тому же нам не мешало бы выяснить кое-какой вопрос… – пробормотал он, усаживаясь за стол. – Любопытное, однако, замечание: если говорят про мужчину «умник», это плохо, а если «умница» – хорошо. Не зря иностранцам трудно выучить наш язык.

– Да уж, да уж…

За обедом гостя посадили по правую руку от хозяина, восседавшего во главе стола. Рядом с Нерадовским сел старший сын Петя, а напротив них Мария Викентьевна с Мишей. Лидочку уложили в детской на дневной сон, правда, с неимоверным трудом.

Третий ребенок Щусевых появился на свет через пару годочков после второго, на сей раз после Пети и Миши – девочка, Лида. Петя был неспокойный, Миша – еще куда ни шло, а с Лидочкой намучились, уж такая бунтарка, каких свет не видывал.

Дети Щусевых – Петр, Лидия и Михаил

1900-е

[Из открытых источников]

– В кого бы это? – задавался вопросом отец. – Я был спокойнее камня. Ты, Маня, насколько мне известно, вообще росла христианским примером кротости и смирения…

В начале обеда вели разговор о недавнем грандиозном праздновании трехсотлетия царствования дома Романовых. Петр, которому скоро должно было исполниться двенадцать, не вмешивался в разговор взрослых, но, когда речь зашла о пожаре в Исаакиевском соборе, умолчать не смог.

– Я, между прочим, лично читал «Петербургский листок», – важно сказал он, отложив столовые приборы. – Дело обстояло так. Рано утром пожарную часть известили, что горит Исаакий. А горели, между прочим, деревянные леса. Их для ремонта установили. А в соборе в это время, между прочим, шла служба.

– «Между прочим» изобилует в вашем рассказе, – укоризненно произнесла мать, вытирая салфеткой подбородок Мишеньки, увешанный лапшинками из супа.

– Так-так, тезка, продолжайте, – попросил Нерадовский.

– В общем, народу собралось много. И стоило кому-то завопить: «Пожар!», как люди бы запаниковали, бросились спасаться и были бы раздавлены испуганной толпой. Поэтому пожарники…

– Пожарные! – поправила Мария Викентьевна сына.

– Я тоже иной раз путаю, – улыбнулся гость. – И что пожарные?

– Закрыли вход в собор и начали тушить пожар. С помощью гидропульт и огнетушителей огонь ликвидировали, ну, конечно, часть лесов успела сгореть. Представляете, пока двенадцать пожарных частей справлялись с пожаром, в соборе продолжалась служба, и никто даже не подозревал, что полыхает храм!

– Надо же! – искренне удивился Петр Иванович. – О пожаре в Исаакиевском соборе слышал недавно, но без подробностей.

– А еще, это я уже читал в «Петербургской газете»…

– Петр, достаточно. Мальчики, для вас обед закончен. – Мария Викентьевна хотела было встать из-за стола и увести сыновей.

– Это очень короткая история и забавная, мама, можно я все же расскажу?

Мария Викентьевна взглянула на мужа, тот кивнул. Петя, увидев одобрение отца, продолжил:

– На Васильевском на пятой линии в большущем доме живет собака по кличке Орешек. Ее так надрессировал швейцар, что она безошибочно разбирает утреннюю почту газет и разносит ее по квартирам. А когда принесет к нужной двери, то начинает лаять. Представляете?

– Вот так да! – воскликнул Нерадовский. – Интересно, как угадывает эта собака газеты – по шрифту и бумаге?

Петр пожал плечами.

– Об этом не написано. А вот в другом номере… – но, покосившись на мать, принявшую суровое выражение лица, означавшее «брысь из-за стола», он нехотя встал.

– Славные у вас мальчики, – похвалил гость сыновей Щусева, когда те, поблагодарив за обед, вышли из комнаты.

– Хорошие, – вздохнула Мария Викентьевна, а про себя подумала: «Только Петруша несколько эгоцентричен. И любит поговорить в ущерб другим собеседникам. А сам других слушать не умеет. Порой злится, если ему не дадут разглагольствовать более десяти минут».

– Мой тезка – весьма интересный отрок, – Нерадовский был искренен.

– Тут как раз такой случай, когда говорят «умник», – проворчал отец интересного отрока.

В ожидании чая с десертом Щусев спросил:

– Так что за вопрос, Петр Иванович?

– Скажите, нет ли у вас каких-либо известий от Юрия Александровича? – осторожно вопросом на вопрос ответил гость.

– Граф Олсуфьев сердечно поздравил меня с разрешением комитета приступить к строительству и пообещал дружескую помощь.

– И все? – переспросил Петр Иванович. – Больше ничего?

– Уверяю вас, никаких более известий не приходило.

Нерадовский колебался, но наконец выложил:

– Дело в том, что Юрий Александрович накануне прислал мне письмо с некоторыми просьбами-указаниями, которые, мне кажется, вам не понравятся. Простите, я зашел поздравить с закладкой краеугольного камня на Куликовом поле, а не вываливать на вас неприятности графского письма определенного содержания.

– Давайте письмо! Оно при вас?

– Уж извините. – И Нерадовский подал письмо, в котором Щусев прочел следующее:

«Дорогой Петр Иванович! Убедительно прошу Вас оказать влияние на Щусева (купола, кривизна и майоликовая приторность у входа). Я жду со дня на день прибытия его помощника Нечаева, который преисполнен старых (прошлых) вкусов и тенденций Щусева. Он только и мечтает, как бы получше скривить окна и неправильно сложить стены! Необходимо, чтобы Щусев, сам отказавшийся от “рационалистического архаизма”, не внушил бы то же и своему помощнику. Пожалуйста, продолжайте оказывать влияние на А. Викт., ибо оно крайне благоприятно».

Прочитав, Щусев, вопреки ожиданиям, не рассердился, а громко и от всей души расхохотался. Потом повторил:

– «Скривить окна и неправильно сложить стены». Остроумно!

– А Нечаев на месте? – спросил Нерадовский после глотка душистого чая.

– Александр Михайлович? Да. Недавно туда прибыл.

– И все в порядке?

– В полном! И вообще я несказанно рад, что проект понравился всем, включая меня самого.

Щусев помолчал, а потом с жаром произнес:

– Знаю, граф никак не может смириться со многим в проекте храма. С теми же башнями. А я убежден, что одинаковость – это ложноклассичность, это архитектурная трусость.

Нерадовский, чтобы не сказать еще чего лишнего, поспешил усиленно пить горячий чай большими глотками, обжигая горло.

– Я долго обдумывал идею церкви, а потом придавал ей нужные архитектурные очертания. И хочу сказать, что свою работу выполнил на совесть, – подытожил зодчий.

– Это бесспорно! В моих планах включить этот проект в экспозицию Русского музея.

Алексей Викторович улыбнулся и поднял перед собой правую руку с оттопыренным вверх большим пальцем.

И все же возведение храма началось не так гладко, как хотелось бы. Юрий