Там, где бродят каннибалы - Мерлин Тэйлор
Любая попытка сформировать из них плавно работающую машину стала похожа на попытку смешать масло и воду. Это невозможно. Ни один прибрежный человек не стал бы нести один конец шеста, если бы на другом конце был мужчина-мекео. Каждая фракция пыталась переложить более неудобные для переноски грузы на другую. Они не ели вместе и ревниво высматривали признаки фаворитизма к той или иной группировке с нашей стороны. После двух-трёх драк между отдельными носильщиками взаимная вражда усилилась.
«Это не годится, — сказал мне Хамфрис. — Мы должны разделить их на две группы. Ты и половина полиции возьметесь за одну, а я займусь другой. На тропе обе группы будут следовать раздельно, а в лагере все должны собраться в одном месте для защиты».
Носильщики мекео показались мне наименее опытными при работе в джунглях, потому что предгорные люди быстрее шли по пересеченной и каменистой местности, в целом были более послушными и по утрам всегда выходили вперед. Белому легче было вести за собой, чем замыкать тыл с необходимостью подгонять отстающих, ухаживать за заболевшими и следить за тем, чтобы строй не слишком растянулся. Белый, идущий во главе колонны может установить темп ходьбы по своему усмотрению; наблюдение за возможными засадами, принятие решений относительно курса, по которому следует идти — это сравнительно легкое времяпровождение.
Тот факт, что только немногие из носильщиков мекео понимали мотуанский язык, а прибрежные папуасы не только хорошо знали его, но и хорошо понимали английский язык, в конце концов послужил тому, что мне было поручено командовать последними. Следующие несколько дней надолго останутся в моей памяти полными испытаний и невзгод. Во всяком случае, боясь гор, страдая от синяков и болей в мышцах, носильщики племен вайма и кивори сделали мою жизнь невыносимой. Они замедляли темп, притворялись больными, делали вид, что не понимают приказов, и каждый раз использовали в своих интересах и полицейских и меня.
В Папуа есть закон, согласно которому белый человек не может наказывать черного, и каждый цивилизованный туземец знает его и быстро сообщает чиновникам о его нарушении, так что у магистрата не остается другого выбора, кроме как оштрафовать нарушителя. Даже губернатор Мюррей счел нужным внушить мне, что только в крайнем случае я должен прибегать к кулаку или палке в отношениях с носильщиками. Поэтому я тщательно воздерживался от прикосновений к папуасам даже в случае явного повода; и, хотя я пытался быть справедливым с ними, мне приходилось быть настолько суровым и непреклонным, насколько мог. До того времени у меня не было особых хлопот, так что туземцы смотрели на меня как на загадку. Очевидно, они взялись решить ее, сделав все, чтобы вывести меня из себя до предела, просто чтобы посмотреть, смогу ли я что-нибудь им сделать.
Однако предел был достигнут в один прекрасный день, когда крупный мужчина из племени вайма не обратил внимания на неоднократный приказ двигаться. Он сидел на своей поклаже, глядя в джунгли с отсутствующим выражением лица. Его товарищи внимательно наблюдали за развитием ситуации.
Я подошел к нему. «Вставай» — тихо сказал я. Он проигнорировал приказ. Я схватил шест, к которому был привязан его груз, и швырнул на землю. Его товарищи завопили от возмущения. Он мгновенно вскочил с короткой дубиной в руке, его лицо было искажено яростью. Он размахивал дубинкой, словно собираясь поразить меня, немедленно мой кулак угодил ему прямо в челюсть, и дикарь был нокаутирован.
«Ты дурак, — сказал я совсем негромко. — В следующий раз я разобью твою чертову голову».
Когда я обернулся, другие носильщики подбирали свои грузы, а затем пошли по тропе, поддерживая вполне приемлемый темп ходьбы.
Констебль Денго, мой ординарец, оказался в своем роде психологом. В тех редких случаях, когда мне казалось, что у меня будут неприятности с носильщиками, он громко спрашивал:
«Хозяин, я разобью их чертовы головы?»
Это всегда срабатывало.
Хамфрис долгое время не знал об этом инциденте, пока однажды, озадаченный тем, что я легко добивался послушания от усталых, угрюмых людей, которых не могли сдвинуть с места все его угрозы, он спросил Айци-Куа, нашего воспитанного в миссии слугу, о причине.
«Когда гвинейский человек не слушается мисту Тэйлора, миста Тэйлор сходит с ума, — сказал Айци-Куа. — Когда мист Тэйлор сошел с ума, он ударил гвинейского человека… Гвинейский человек лежал и ничего не понимал. Так было два раза. Теперь человек давно все понимает. Люди боятся, что мист Тэйлор снова сойдет с ума. Лучше делать то, что он говорит».
«Два раза? — эхом отозвался я, когда Хамфрис повернулся ко мне, — Я ударил только одного человека».
«Понятно, — согласился он, когда я рассказал ему об инциденте. Это объясняет, почему он не подал жалобу мне как мировому судье. Но Айци-Куа настаивает, что это произошло дважды».
К нашему удивлению, мы тогда узнали, что мне приписали непреднамеренный нокаут в Кепололи, когда я бросился, чтобы остановить бегство наших носильщиков, споткнулся и падая, ударил одного из их лидеров головой в грудь, сбив его с ног.
* * *
Эпизод с паводком показал мне опасность следования за любым горным ручьем вдоль русла, если только берега не позволяют быстро и легко карабкаться наверх.
Человек во главе нашей второй колонны, в которую входили мои люди из племен вайма и кивори, не заметил, что свежесломанная ветка (знак, оставленный первой колонной) лежит поперек более широкой из двух троп. Этот знак должен быть расценен нами, как «шлагбаум», закрывающий широкую тропу и указывающий, что нам следует идти по узкой тропе. Человек откинул ветку, и никто не заметил ошибки, мы двинулись по широкой тропе, и полдень застал нас заблудившимися в джунглях. Мы были с лагерным снаряжением, но без еды, а первая колонна с едой, но им нечем было защитить мешки с рисом от ливня, который грозил вот-вот начаться.
«Спускайтесь вниз к ручью, — приказал я. — Мы пойдем по нему вверх по течению, пока не дойдем до удобного места для лагеря, а потом установим палатки. Первая колонна, когда увидит, что мы к
