Записки министра госбезопастности. ДНР, как все начиналось - Андрей Юрьевич Пинчук
Такая ситуация создавала сложности для дальнейших наступательных действий. Расчет по ополченцам, готовым воевать, продвигаясь вперед на хорошо укрепленные линии обороны украинских сил, давал неутешительные результаты. Получалось, что чем дальше мы будем продвигаться, тем больше мы будем терять отстающих в своих населенных пунктах местных. Украинцы такие вопросы решали националистическими заградотрядами, но мы никогда не стали бы действовать подобными методами.
Да и в целом формат ополчения, довольно сильно отличающийся в тот момент от регулярной армии, естественно, не позволял насильно заставлять людей воевать. Когда в конце июля 2014-го Стрелков предложил провести полную принудительную мобилизацию, весь остальной Кабмин был категорически против именно по причинам фактического отказа от идеи ополчения и копирования действий Украины с их принудительными мерами.
Проблемы формирования управленческого класса и российский фактор
Обгорев на кострах эмоций,
Мы по жизни шагаем упрямо,
Симпатичнейшие уродцы
С перекошенными мозгами.
К концу осени 2014 – началу 2015 года и далее по нарастающей, когда обстановка начала стабилизироваться, риски нашего военного поражения проходить, из России в республику потянулись те, кто считал себя в большей степени управленцем, чем воином. Когда было совсем жарко, таковых были единицы.
Главной проблемой этой новой волны приезжих (не всех, конечно, но многих) являлось отсутствие каких-либо оснований для того, чтобы смотреть на местных сверху вниз, при том что некоторые позволяли себе именно это, одновременно пытаясь наладить схемы, урвать прибыль или получить импульс в карьере. Идеализма оставалось все меньше.
Пользуясь чужим авторитетом, сами нередко из тех, кто дома был незаметным серым кабинетным червем, чаще всего списанным на пенсию или в запас, на Донбассе они распускали перья и, пользуясь ореолом России, дули щеки. Хлестаковщина зашкаливала.
Еще больше было тех, кто предпочитал сочувствовать Донбассу на расстоянии, давая оценки, безапелляционно навешивая ярлыки. Многие из них в принципе неспособны на поступок, выпуская весь свой патриотический пар в бесконечных виртуальных и офисных баталиях, болтовне в Интернете, где у них были возведены кумиры и назначены негодяи.
Перефразируя классиков, можно было бы представить такой сценарий:
«Почти все они были в пикейных жилетах и в патриотических бейсболках. Некоторые носили майки с надписью „СССР“. Другие в любую погоду старались надевать армейский или рыбацкий камуфляж, облепленный яркими шевронами, где обязательно фигурировало слово „Новороссия“, при том что значительная часть их носителей никогда не воевала, а некоторые вообще на Донбассе не были ни разу. В моде были тельняшки, которые, вероятно, ассоциировались с Новороссией, за которую их нужно было рвать.
На различных форумах собирались обломки всевозможных волонтерских организаций, ура-патриотических прожектов, комнатные аналитики, нищие, знающие, как разбогатеть всей стране и сразу, рекламные копирайтеры, отринутые российской и донбасской военной системой ополченцы, вечные «борцы с режимом» и другие предводители дворянства, увядшие по случаю спада патриотического накала в СМИ и снижения ручейков и бурных рек спонсорской и гуманитарной помощи, часть которых позволяла так удачно совмещать душевную потребность в Великой России с решением личных потребностей, никому не нужные военные пенсионеры, экзальтированные дамочки, ловкие украинские прощелыги, выдающие себя за лидеров начала Донбасско-Новороссийской революции, выжившие из ума клерки, обанкротившиеся мелкие коммерсанты и другая шушера.
Пепел Клааса настойчиво стучал в воспаленном сознании. Их тянула сюда, на насиженный угол интернета долголетняя привычка почесать языки. И все, что бы ни происходило на свете, рассматривали как прелюдию к „сливу Новороссии“.
„Слив Новороссии“ был их личной жизненной константой, которая объясняла то, почему они оказались за бортом происходящего.
– Читали про последнюю встречу в Нормандском формате? – обращался один пикейный жилет к другому пикейному жилету. – Выступление Лаврова.
– Лавров – это голова! – отвечал спрошенный жилет таким тоном, будто убедился в том на основе долголетнего знакомства с дипломатом.
– А вы читали, какую речь произнес Стрелков на собрании сторонников в Петербурге, этой колыбели революции?
– Ну, о чем говорить… Стрелков – это голова! Слушайте, Максим, – обращался он к третьему в засаленной майке, – что вы скажете насчет Стрелкова?
– Я скажу вам откровенно, – отвечала „майка“, – Стрелкову палец в рот не клади. Я лично свой палец не положил бы.
И, нимало не смущаясь тем, что Стрелков ни за что на свете не позволил бы Максиму лезть пальцем в свой рот, „майка“ продолжала:
– Но что бы вы ни говорили, я вам скажу откровенно: Бабкин все-таки тоже голова.
Пикейные жилеты поднимали плечи. Они не отрицали, что Бабкин тоже голова, но больше всего утешал их Дугин.
– Дугин! – говорили они с жаром. – Вот это голова! Он со своим проектом Ноомахии, с идеей битв между традицией и современностью…
– Скажу вам откровенно, мосье Егор, – шептал Максим, – все в порядке. Малофеев уже согласился на Новороссию, но знаете, при каком условии?
Пикейные жилеты собрались поближе и вытянули куриные шеи.
– При условии, что Одесса и Мариуполь будут объявлены вольными городами. Малофеев – это голова. Ведь ему же нужны порты, чтобы сбывать кому-нибудь свой уголь и металл? Вот через порты и будем продавать.
При этом сообщении глаза собравшихся патриотов блеснули. Им уже много лет хотелось продавать.
– Стрелков – это голова! – сказали они вздыхая. – Дугин – тоже голова.
…Бутафорская наградная планка с поролоновыми и пластмассовыми знаками несуществующих наград съехала в сторону, и через крупную дыру в распахнутом кителе просматривались очертания флага с перекрещенными на нем полосами и профиль Сталина с обвивающим вензелем „Не забуду Ледяной поход“.
– А я вам говорю, – кричал ряженый в ухо, – что Путин на эту удочку не пойдет! Он не пойдет на эту удочку! Слышите?
– Решетников – это голова! – неслось вдогонку. – И Аксенов – это голова…»
Правда заключалась в том, что главным мотивом у основной массы был страх. Страх смерти, увечья. Или же страх поставить под угрозу карьеру, оказаться невъездным в Европу, Америку. Страх санкций или возможного уголовного преследования. Но всегда банальный страх. И я знал немало тех, кто просто струсил делом доказать свои разглагольствования.
Поздняя осень 2014-го. На три дня мне удалось вырваться в Москву, так как нужно было решить ряд рабочих вопросов.
Очередная встреча в одном из московских ресторанов. Осоловевшими глазами рассматриваю