О «детях революции» - Юрий Михайлович Барыкин
Из показаний шофера В.М. Кузина в КПК, февраль 1956 года: «Виноградов и Борисов сели в кузов машины, а Малий сел со мной в кабину. По дороге Малий все время торопил меня. Переезжаю улицу Потёмкина, Малий вырывает у меня руль и направляет машину на стену дома, а сам пытается выскочить из кабины. Я его задерживаю и не даю ему выскочить. Машина открытой правой дверцей ударилась о стену дома, в результате стекло двери было разбито. Когда я остановил машину и вышел, посмотрел в кузов и увидел, что в кузове лежит убитый Борисов, правый висок был в крови. Я закричал, что убили, убили. В это время ко мне подошел Малий и сказал: “Не кричи, а то будет и тебе”, — и сам Малий скрылся. Я после этого Малия и Виноградова не видел до самого моего освобождения из-под ареста» (5, 49).
В своих показаниях шофер по какой-то причине не упомянул еще одного сопровождавшего Борисова чекиста — Хвиюзова.
Добавим, что на месте аварии по свежим следам были обнаружены незначительные повреждения штукатурки стены и вмятина на водосточной трубе.
В январе 1935 года расследование окончательно пришло к выводу, что смерть Борисова явилась результатом несчастного случая. Все четверо участников ДТП (шофер и три чекиста) были освобождены, что вызывает некоторое удивление, ведь в ту пору элементарная халатность рассматривалась как вредительство.
3 февраля 1935 года на совещании в НКВД СССР заместитель Ягоды и временный начальник УНКВД по Ленинградской области Я.С. Агранов (1893–1938), возглавивший следствие по «делу Кирова», заявил: «Гибель Борисова была совершенно необычной и вызывала естественные подозрения. Мы все были в тупике, дополнительно проверяли все обстоятельства его смерти... В итоге установили, что имел место совершенно исключительный, необычный по степени обстоятельств несчастный случай» (5, 50).
Впрочем, «естественные подозрения» не прошли бесследно. И в июне 1937 года сопровождавшие Борисова чекисты Малий, Хвиюзов и Виноградов, бывший секретарь оперотдела УНКВД области Максимов и шофер Кузин были повторно арестованы. Всем, кроме Кузина, было предъявлено обвинение в участии в контрреволюционной террористической организации. До конца года все четыре бравых чекиста были расстреляны.
Микоян пишет о гибели Борисова:
«Сталин послал чекистов, чтобы они доставили его к нему для допроса в Зимний дворец. Но при перевозке его на машине по дороге случилась автомобильная авария, машина ударилась обо что-то. Убитым оказался только комиссар из охраны Кирова. Причем странно было, что в машине был убит только он один, больше никто не пострадал.
Сталин возмущался: как это могло случиться? Все это было очень подозрительно. Но никаких выводов Сталин из этого не делал. Дальше расследовать, распутывать весь этот узел он не предлагал, а лишь возмущался.
Я тогда сказал Сталину: “Как же можно такое терпеть? Ведь кто-то должен отвечать за это? Разве председатель ОГПУ не отвечает за охрану членов Политбюро? Он должен быть привлечен к ответственности”.
Но Сталин не поддержал меня. Более того, он взял под защиту Ягоду, сказав, что из Москвы трудно за все это отвечать...
В моей памяти осталось совершенно непонятным поведение Сталина во всем этом: его отношение к Ягоде, нежелание расследовать факты. В другом случае он расстрелял бы сотни людей, в том числе чекистов, как в центре, так и на местах, может быть, и невинных, но навел бы порядок. Когда же необходимость серьезных мер вытекала из таких поразительных обстоятельств гибели Кирова, он этого не сделал» (24, 317).
Строго говоря, все чекисты, так или иначе причастные к «делу Кирова», будут позднее уничтожены. Но случится это в 1937–1938 годах, спустя 3–4 года — непозволительно большой по «сталинским» меркам срок, о чем и пишет Микоян.
Тогда же, в 1934-м, даже «исключительный несчастный случай», произошедший с Борисовым, не мог скрыть очевидное: убийце Кирова помогли.
Хрущев: «Было ясно, что “без помощи лиц, обладавших властью, сделать это вообще было невозможно, потому что все подходы к Смольному охранялись, а особенно охранялся подъезд, которым пользовался Киров. Организовать это могли лишь те, которым был доступен вход в данный подъезд”» (43, 94).
Что же до фактического убийцы, то Николаев, по всей видимости, мнил себя Мессией. Еще до убийства он пишет в записной книжке: «Как солдат революции, мне никакая смерть не страшна. Я на все теперь готов, а предупредить этого никто не в силах. Я веду подготовку подобно Желябову... и готов быть за это расстрелян — ради человечества... Привет царю индустрии и войны Сталину...» (5, 67).
В создавшейся ситуации нечего было и думать об открытом суде над Николаевым. Даже если бы и удалось заручиться его обещанием дать показания против Каменева и Зиновьева, на что надеялся Иосиф Виссарионович, на это обещание нельзя было положиться. В то же время необходимо было что-то объяснить народу. Сказать, что молодой коммунист действовал в одиночку и стрелял, протестуя против засилья партийной бюрократии, было нельзя. Тогда и появились несколько версий произошедшей трагедии, включая даже абсолютно недостоверную — «амурную» (якобы жена Николаева была любовницей Кирова).
Но прежде всего было решено «повесить всех собак» на максимально абстрактного врага. Уже через несколько часов после убийства было официально заявлено, что Киров стал жертвой заговорщиков — врагов народа.
В первом правительственном заявлении утверждалось, что убийца Кирова — один из белогвардейских террористов, которые якобы проникают в СССР из Финляндии, Латвии и Польши. Через несколько дней советские газеты сообщили, что органами НКВД поймано и расстреляно 104 террориста-белогвардейца. Газетами была начата бурная кампания против «окопавшихся на Западе» белогвардейских организаций, в первую очередь Русского общевоинского союза. Однако на шестнадцатый день после убийства как по мановению волшебной палочки картина полностью изменилась. Новая версия, появившаяся в тех же самых газетах, обвиняла в убийстве Кирова троцкистско-зиновьевскую оппозицию. Тут же последовала ожесточенная кампания против лидеров этой, казалось бы, ушедшей в прошлое оппозиции. 16 декабря были арестованы Каменев и Зиновьев.
Близкий в те дни к Сталину Карл Радек писал в «Известиях»: «Каждый коммунист знает, что теперь партия раздавит железной рукой остатки этой банды... Они будут разгромлены, уничтожены и стерты с лица земли» (28,
