Москва дипломатическая. Танцы, теннис, политика, бридж, интимные приемы, «пиджаки» против «фраков», дипломатическая контркультура… - Оксана Юрьевна Захарова

Дуайен счел требования Флоринского обоснованными и заметил, что «искусство дипломатии состоит не только в том, чтобы <формально> применить протокол, но и, главным образом, в том, чтобы соответствующим образом „комбинировать“ состав приглашенных, учитывая обстановку»[275].

В 1930 году Г.В. Чичерина сменил М.М. Литвинов, который до 1939 года возглавлял Народный комиссариат иностранных дел.

Супруга Литвинова давала приемы, которые на самом деле организовывал Флоринский. Мадам Литвинова, будучи воспитанной англичанкой, была любезной хозяйкой. На этих вечерах выступали лучшие музыканты Москвы.

В отдельных случаях некоторые посольства приглашали на обед (в качестве гостей) только представителей творческой советской интеллигенции. Так, в марте 1933 года на обед к послу Латвии были приглашены артисты, гастроли которых или состоялись, или были намечены в Риге.

Собрались Нежданова, Ирма Яунсен, Тихомиров и другие. Сидя за столом, ожидали некоторое время Барсову, Васильеву и Лернер, которые так и не прибыли (отказались от участия в приеме Максакова и Козловский).

Во время обеда посол Латвии Бильманис произнес речь, в которой заявил, что «культурные отношения — золотой мост, соединяющий народы и облегчающий им взаимное познание». Флоринский обратил внимание на то, что камин в столовой украшали латвийские и советские флаги. Невербальное уверение в дружеском расположении было подтверждено и словесно. Посол выразил желание попасть на прием к Молотову хотя бы на несколько минут и неофициально, главное — доложить о приеме своему правительству.

В начале 30-х годов германское и итальянское посольства по-прежнему оставались центрами дипломатической жизни.

В апреле на «интимном обеде» и бридже у Дирксена супруга посла демонстрировала фотоснимки Потсдамского парада и восторженно делилась своими личными впечатлениями от увиденного. Мадам Дирксен рассказала также о встрече с мадам Черрути, которая в восторге от Гитлера. Парад в Потсдаме вдохновил супругу посла Германии сделать серию снимков первомайского парада в Москве, на приеме она попросила получить разрешение произвести фотосъемку не с диптрибуны, а ближе к проходящим войскам.

В начале 30-х годов приемы, которые давали советские официальные лица, проходили не менее «весело и непринужденно», чем приемы в посольствах. Так, на приеме у Литвинова (в апреле 1933 года) присутствовал весь дипкорпус, кроме англичан, «демонстративно отсутствовавших». После небольшой концертной программы состоялся фуршет и «оживленные танцы». Гости отметили, что прием прошел с большим подъемом.

С таким же «оживлением», как у Литвинова состоялся обед, организованный советской стороной для дипкорпуса на Спиридоновке. На этом приеме «в пляс» пустились даже те дипломаты, которые раньше не принимали участия в танцах.

Но непринужденная атмосфера не означала, что советская сторона понизила контроль за поведением сотрудников правительственных учреждений на этих приемах.

М.М. Литвинов, так же как и Чичерин, внимательно следил за выполнением сотрудниками НКИД правил дипломатического протокола. Так, 29 октября 1934 года заведующим отделами НКИД был разослан (с грифом «секретно») циркуляр, в котором нарком сообщал, что ему известен случай, когда на завтраке, устроенном одной из дипломатических миссий в честь находившегося в Москве полпреда, заведующий отделом НКИД ушел с приема раньше полпреда «к удивлению всех присутствующих». Литвинов пишет далее о недопустимости таких поступков и напоминает, что в присутствии иностранцев старшинство должно быть строго соблюдено[276].

В другом циркуляре, предназначенном заведующим отделами НКИД (с грифом «секретно»), Литвинов обращает внимание сотрудников на организацию дипломатических завтраков и принятия на них приглашения. В результате сотрудники НКИД довольно часто отсутствуют в рабочее время в течение нескольких часов.

Нарком предлагает устраивать вечерние приемы, и только в редких случаях, с ведома наркома или его заместителя, в рабочее время[277].

29 января 1938 года В.Н. Барков получил инструкцию, утвержденную народным комиссаром обороны маршалом Советского Союза Ворошиловым по проведению празднования 20-й годовщины РККА. Советские военные атташе во Франции, Англии, Чехословакии, США должны устроить большие вечерние приемы, а в других странах, где есть военные атташе (Швеция, Эстония, Латвия, Польша, Болгария, Турция, Афганистан, Китай), «послеобеденный чай». В Германии, Италии, Японии организовать празднование внутри советской колонии без приглашения иностранных гостей. «Чай» в Иране и Финляндии предусматривалось провести полпредам (вероятно, это было связано с тем, что там находились только секретари военных атташе). В США, Англию, Францию и Чехословакию для организации приема принято решение отправить определенное количество водки, вин, икры и так далее[278]. Инструкция Ворошилова очередной раз подтверждает связь протокола с приоритетами во внешней политике государства, проблемы которой обсуждались дипломатами, в том числе на официальных приемах. Так, 10 мая 1939 года на приеме у румынского посланника по случаю официального праздника около 1 часа ночи английский посол сообщил заведующему Протокольным отделом В.Н. Баркову, что получил телеграмму от Галифакса, содержание которой просил передать Молотову (основной смысл послания — ускорение переговоров между СССР и Великобританией)[279].

Политические события в Европе продолжали вносить свои коррективы в жизнь дипломатического корпуса Москвы. 14 декабря 1939 года заведующий Протокольным отделом уведомил главу чехословацкой миссии Фирлингера, что Советский Союз не может «рассматривать» его как дипломата. В связи с этим ему нельзя пользоваться шифром и вести какую-либо дипломатическую деятельность. На вопрос Фирлингера о судьбе чехословацких перебежчиков в регионе Западной Украины и Западной Белоруссии Барков ответил, что не в курсе этого вопроса. В конце беседы Фирлингер пригласил Баркова, как знакомого, в гости (Фирлингеру была предоставлена квартира в 5 комнат)[280].

В конце 30-х годов жизнь дипкорпуса в Москве по-прежнему оставалась весьма насыщенной. Весной и летом 1939 года приемы давались почти каждый день, так же как в 20-е годы.

Таким образом, архивные документы позволяют сделать вывод, что «интимный обед (прием)» — это прием в неофициальной обстановке, то есть на нем допускалось игнорирование некоторых протокольных правил, в первую очередь это касалось состава приглашенных. Хозяин приема приглашал в посольство или ресторан не весь дипкорпус, а отдельных его представителей, руководствуясь своими интересами. На подобном приеме могла присутствовать одна супружеская пара, и это не считалось оскорблением других дипломатов.

После принятия в 1934 году нового Уголовного кодекса, содержащего статью, предусматривающую уголовную ответственность за нетрадиционную сексуальную ориентацию, сведения о так называемых «интимных обедах» практически отсутствуют. «Протокольная двусмысленность» могла привести к аресту.

«Прием — блины» также потерял актуальность, возможно, организаторы этого приема с советской стороны опасались обвинения в «квасном патриотизме». «Романтический» протокол отходит в сторону.

События конца 30-х — начала 40-х годов требовали