Москва дипломатическая. Танцы, теннис, политика, бридж, интимные приемы, «пиджаки» против «фраков», дипломатическая контркультура… - Оксана Юрьевна Захарова
Представление в Альберт-холле — это не пропагандистское шоу, стремящееся ввести в заблуждение мировое сообщество в отношении союзнических планов Лондона. Несмотря на прославление в Королевском Альберт-холле Красной армии, театрализованное представление, а также речь министра иностранных дел Э. Идена и публикации в СМИ, это факторы культурной дипломатии Великобритании, которые являются важными составляющими положительного имиджа, который, в свою очередь, элемент привлекательности государства, то есть его «мягкой силы», которая отстаивает национальные интересы.
Приложение
ПРОГРАММА КОНЦЕРТА В КОРОЛЕВСКОМ
АЛЬБЕРТ-ХОЛЛЕ
23 февраля 1944 года[252]
— «Heart of oak», «Сердце дуба», Арне (Королевская морская пехота, оркестр Портсмутского дивизиона);
— «Life on the ocean wave», «Жизнь на океанской волне», Рассел, аранжировка. Данн (Королевская морская пехота, оркестр Портсмутского дивизиона);
— «The Seafarer», «Мореплаватель», Гайдн Вуд (Королевская морская пехота, Портсмутская дивизия, оркестр);
— «Pomp and Circumstance № 4», «Помпа и обстоятельства № 4», Элгар (Страже Колдстрима);
— «Royal Air Force March», «Марш Королевских ВВС», Уолфорд Дэвис (Центральный оркестр Королевских ВВС);
— «God Save the King», «Боже, храни короля» (Государственный гимн), обр. Элгара;
— «Prologue», «Пролог» (лейтенант Лоуренс Оливье);
— «Fanfares», Э.Дж. Моран, Уильям Уолтон;
— «Sea Symphony», «Морская симфония» (1-й ход), Воан-Уильямс (Изобель Бейли, Рой Хендерсон, Лондонский симфонический оркестр, Королевское хоровое общество);
— «Spitfire Prelude And Fugue (The First of the Few)», Прелюдия и фуга Спитфайра («Первый из немногих»), Уильям Уолтон (Лондонский симфонический оркестр);
— «MALTA, GC» (отрывок), Арнольд Бакс (Лондонский симфонический оркестр);
— «49th Parallel», «49-я параллель» (парафраз), Воан-Уильямс (Лондонский симфонический оркестр, Королевское хоровое общество);
— «Things To Come», «Грядущие дела», Артур Блисс (Лондонский симфонический оркестр);
— «Spring Offensive (Morning Heroes)», «Весеннее наступление» («Герои утра»), Артур Блисс (Пегги Эшкрофт, Лондонский симфонический оркестр);
— «Dead March», from Saul, Handel, arr. Sargent, «Мертвый марш» от Саула, Генделя, обр. Сарджент (Лондонский симфонический оркестр, военные оркестры);
Фанфары (лейб-гвардии трубачи).
— «Ode to the Red Army», «Ода Красной армии», сэр Арнольд Бакс (Рой Хендерсон, Королевское хоровое общество, Лондонский симфонический оркестр);
— «Hallelujah Chorus from Messiah», Хор Аллилуйа из «Мессии» Генделя (Королевское хоровое общество, Лондонский симфонический оркестр);
— «Rule Britannia», «Правь, Британия», Арне, обр. Саржент (Королевское хоровое общество, Лондонский симфонический оркестр, военные оркестры).
После этого события Холл был ненадолго закрыт из-за повреждения здания, вызванного взрывом бомбы, упавшей в Гайд-парк в верхнем конце Выставочной дороги. Неразорвавшаяся бомба была удалена из особняков Альберт-холла 28 февраля 1944 года.
Официальные и интимные приемы
После Октябрьского переворота дореволюционная светская жизнь переместилась в посольства, которые занимали в Москве лучшие особняки, в некоторых из них находили приют прежние владельцы, которые помогали продуктами питания[253].
На званых обедах подавались лучшие французские вина, шампанское, национальные блюда. «Как еще недавно жила богатая Москва, так теперь жили в посольствах <…>.
Но в особняке Терещенко, где обитали Литвинов и Карахан, жизнь была безбедной и даже роскошной. Под тяжестью дореволюционных яств ломились столы, на больших приемах медведи изо льда держали в лапах громадные блюда с икрой… и, казалось, глядели на нее, облизываясь. Так на этих приемах символизировалась ширь СССР, и медведь Ледовитого океана подавал продукты Каспийского моря, знаменуя таким образом объединение севера с югом»[254].
Пиршества советской знати проходили на фоне страшного голода, охватившего целые регионы страны.
В 1929–1933 годах послом Великобритании в СССР был Эсмонд Овей, на годы его работы в СССР пришелся голод 1932–1933 годов. В сообщении в Форин-офис от 5 марта 1933 года Э. Овей писал: «Кубань… как мне сообщают… напоминает военный лагерь в пустыне — ни работы, ни зерна, ни скота, ни одной тягловой лошади, только праздные крестьяне и солдаты… схожая ситуация наблюдается на Украине»[255].
Дипломаты сообщали о голоде в стране и одновременно с этим — о кулинарных предпочтениях советских руководителей.
Так, латвийский посланник К. Озолс дает следующую характеристику М.М. Литвинову: «Литвинов <…> более всего похож на коммерсанта, фабриканта и менее всего на дипломата. Любит поесть, как замоскворецкий купец, сытно, плотно, тяжело. Помню комический случай, как во время визита представителя американской АРА мистера Уолтера Брауна в Ригу прибыл и Литвинов для переговоров с ним. В ресторане «Отто Шварц» <…> лакей потихоньку показал мне и другим на Литвинова и рассказал, что советский комиссар, съев порцию жаркого, потребовал вторую. Правда, тогда это можно было объяснить общим голодом в Москве»[256].
В первые годы после революции новые «хозяева России» жили в Кремле весьма непритязательно, но с течением времени «слуги народа» начали существовать в режиме «спецжизни». Подчеркнутая скромность — официальный стиль жизни советских правителей. Хотя в Кремле тоже были хозяева и слуги. Шоферы, повара, уборщицы, охранники, распорядители обеспечивали жизнь, далекую от аскетической. Владислав Ходасевич вспоминал, что советские дамы Кремля одевались у Н. Ламановой, покровительствовали искусствам, ездили в «роллс-ройсах».
На прием по случаю второй годовщины Октября Ф. Раскольников и Л. Рейснер привезли из волжского похода захваченные бочки с черной икрой и разложили ее перед гостями. Рейснер и Раскольников нарушили условия проведения церемониалов тех лет, пропагандирующих скромный образ жизни новых правителей государства. Прошли десятилетия, но до сих пор этот прием — пятно на нравственном облике большевиков.
Основные источники информации об особенностях угощения и характере трапезы на дипломатических приемах в 1920-х — начале 1930-х годов содержатся в документах начальника Протокольного отдела Народного комиссариата иностранных дел (НКИД) Д.Т. Флоринского (Архив внешней политики РФ (АВПРФ)).
Так, в феврале 1927 года в докладной записке на имя М.М. Литвинова Флоринский сообщает об «интимном советско-французском обеде», на который предполагалось пригласить некоторых сотрудников НКИД. По мнению французского посла, «это должен быть непринужденный веселый дружеский обед, за которым следует выступление приглашенных артистов»[257].
По мнению Флоринского, «интимные обеды» удаются организаторам намного лучше официальных. Запись в дневнике от 16 февраля 1927 года: «Французское посольство, „парадный“ обед. Этот парадный обед с его сомнительными деликатесами был многим хуже предыдущего интимного обеда, за которым подавали простую телячью ногу». На этом приеме один из гостей возмутился, увидев, что официант наливал неполные рюмки вина. Протокольные нормы устраивают далеко не всех[258].
К так называемым «интимным», то есть неофициальным, приемам следует отнести и приглашения «на блины».
7 февраля 1927 года Флоринский приглашен «на блины» в одну из иностранных миссий, а 20 февраля он сам приглашает «на блины» французского посла с супругой с последующим совместным посещением театра («Прекрасная Елена»)[259]. В отличие от экзотического «блинного» приема прием «Чай» — европейская протокольная норма, которая «прижилась» в СССР. Так, 13 июля 1928 года Флоринский «пил чай» у министра
