Без хлеба. Очерки русского бедствия (голод 1898 и 1911-12 гг.) - Александр Саввич Панкратов

Киргиз с 10-ю головами скота — нищий. С 5-ю он — "самый тощий человек". По аулам я сам видел семьи с одной лошадью и одной козой.

— Как же будете жить, — спрашиваю, — когда скотину порежете?

— И теперь уже у богатых занимаем.

Богатые дают, но "три цены кладут". Корова стоит 30 рублей, они отдают ее в долг за 60 рублей. Выбирают долг просом, отработкой, лугами...

— По горло сидим в долгу у богачей.

Нищих, конечно, масса.

Помощь здесь так же неотложна, как и у переселенцев. Даже более.

Появление "российского" крестьянина в Киргизской степи обязано праву захвата.

Отнимают степь у киргизов и отдают "культуртрегеру"-переселенцу.

Вопрос этот старый. Но сейчас, во время голода, мимо него, как мимо совести, не пройдешь, не задавши.

Формально захвата нет. У нас все "по закону".

Приходят топографы и нарезают самые лучшие куски Киргизской земли. Отмежевывают их и говорят:

— Это для переселенца.

Но на этой земле века живут киргизы. Их стада здесь кормятся со времен Чингизхана.

— Прогнать!

Конечно, "соблюдая закон".

К землянкам подходит "согласительная комиссия" и "предлагает":

— Уходите отсюда! А за землянки мы вам заплатим.

— Вое равно возьмут, — думает киргиз. — Сколько заплатите?

— Сколько стоит?

— 100 рублей.

На самом деле, землянка стоит 80 рублей.

Не торгуясь, дают киргизу сто. Он гонит свое стадо вглубь степи и думает:

— Здорово я их надул!

А иногда и этого миража не было. Асан мне рассказывал:

— Нам за землянки не заплатили. Просто прогнали.

Должно быть, заплатили, но аульный старшина взял себе.

Так шли годы. Переселенческое движение поощрялось и потому развивалось. Киргизы же всячески стеснялись. Киргизские бунты против отнятия земли оканчивались для киргизов очень печально... Степь для них все сокращалась и сокращалась. Стало уже негде пасти скот. Лучшую землю отдали переселенцу, солонец и песок оставили за ненадобностью киргизу.

— Живи!

Сейчас киргизы просят:

— Сравняйте нас с переселенцами! Нарежьте по 15-ти десятин на душу!

В этой просьбе увидали "торжество культуры". Переселенческое управление приписало эту "победу" себе. В действительности дело обстоит иначе.

— Если нарежут и дадут, то хоть не выгонят, — думают киргизы. — Лучше осесть, чем умереть со скотом на тысячах десятин собственного солонца!

Есть и другое побужденье. Неделёная степь выгодна только богатым киргизам, — они пасут на ней где угодно свои табуны. При нарезке и укреплении, бедные могли бы отдавать богатым свои десятины на выпас.

Но дело не в мотивах. Просьба киргизов поставила в тупик:

— Что же мы им нарежем? Солонец?

Все удобные земли уже отданы переселенцам.

— Прямо совестно нарезать, — говорят топографы.

Дошло дело до того, что каждый год, с наступлением зимы, киргизы приходят к переселенцам и умоляют:

— Дайте свою степь на выпас!

Переселенец думает, выгодно это ему или нет. Степь все равно пустая, особенно зимой. Из 9000 десятин под запашкой от силы 100. Но переселенец думает о другом:

— Взять ли ему с киргиза за выпас или загонять его лошадей и требовать за потраву? Что выгоднее?

Часто он находит, что выгоднее степь не сдавать. И не ошибается. Голодные киргизские лошади, ища под снегом корма, разбредаются по степи и переходят межу. Тут их поджидают "культуртрегеры". Иногда переселенцы сами загоняют киргизский скот на свою землю. Иногда ведут его домой прямо с Киргизской степи.

Это единственный "кустарный" промысел хохлов.

— На сколько нынешний год загнали, — спрашиваю я по поселкам.

— На пятьсот.

Значить, на тысячу. Совестно ведь признаться.

Киргизы, конечно, платят тою же монетою. Крадут лошадей у хохлов. Отношения между ними милые. Переселенец говорить:

— Киргиз — вор!

А киргиз:

— Хохол — разбойник! Пришел и ограбил.

Кстати, кроме системы загона лошадей, переселенец привил киргизу и другие блага культуры. Именно, сифилис и алкоголизм.

Таким путем родная мать-степь стала для киргиза мачехой. Только богатый может снять у переселенца землю на выпас. Бедный пускает лошадь на свой солонец. К весне она становится похожей на скелет. А если весна поздняя, — то дохнет. С ней где-то там, в необозримой, пустой степи умирает нередко (а может быть и часто — кто знает?) киргиз.

Один здешний абориген мне говорил:

— Киргизы вымирают.

Не удивительно. Трудно им бороться с "системами"...

30. ГОЛОДНАЯ ВЕСНА 1912 г.

Угрюмое настроение. — "От глада". — Тени вместо лошадей. — Разорение. — Задержка "кормовых". — Безлошадные. — Роль газет. — "Беспокойство" становых. — Великолепный "руководитель жизни".

Я еду Бугурусланским уездом. Теми селениями, которые посетил в ноябре прошлого года. Тогда здесь стоял ужас перед завтрашним "последним" днем. Люди метались, кричали, умоляли:

— Помогите!

Крик нашел отклик. В январе, феврале и марте была выдана продовольственная ссуда. Много было частных пожертвований. Пришло на помощь земство. Кое-где поддержал "Красный Крест".

Теперь, в апреле месяце — крика нет. Все тихо. Осталось угрюмое, вялое настроение, как результат физической истощенности и подавленного нравственного состояния.

Помощь только не давала умирать с голода. Разорения же не предотвратила. Пришла она поздно — в декабре—январе. К этому времени мужик уже был разорен, — с июля до декабря надо было кормиться, и он успел за это время продать много земли и скота.

Помощь выражалась в кормлении людей, на устой же крестьянского хозяйства — скот — обращали мало внимания. О том скоте, который остался до весны, мужики говорят:

— Чудом прожил.

Вот село Радовка.

Здесь 180 домов. Из них приблизительно 40 без лошадей. Скот частью продан и проеден, частью пал:

— Не успели татарам продать...

Падежа "от глада", — как выражаются радовцы, — здесь нельзя учесть.

— Как только лошадь начнет шататься, ослабнет, — сейчас ее татаришкам за трешницу... Те нож в горло, и делу конец...

Но в нескольких семьях не успели обратиться к помощи татар. Скотина пала "от глада".

Одна беда ведет за собой другую.

— Болезнь какая-то напала на лошадей, тоже, знать, от глада. А потом повальное воспаление легких на коровах. Многие лишились своих кормилиц.

Что представляют собой оставшиеся от голодной зимы лошади?

Тени какие-то. Впалые бока, безобразно торчащий костяк крупа. На многих лошадях нет волос.

— Отчего это? — удивляюсь