Леонид. Время выбора - Виктор Коллингвуд

Я слушал эту, мягко говоря, спорную теорию, и у меня холодело внутри. Доктрина «неуязвимости на бреющем полете» — прямой путь к чудовищным потерям, что и будет доказано в первые месяцы грядущей войны.

— Ясно, — осторожно сказал я. — А что вы думаете насчет другой концепции штурмовки? Пикирующий бомбардировщик. Он подходит к цели на большой высоте, вне зоны досягаемости зениток, а потом сваливается на нее в отвесном пике, обеспечивая высочайшую точность бомбометания.

Алкснис в трубке фыркнул.

— А, эти американские штучки… Игрушки для воздушных парадов! Я видел их кинохронику. Чушь собачья. Во-первых, это технически сложно. Нужны воздушные тормоза, особая прочность конструкции, специальная подготовка летчика, чтобы он в штопор не свалился и сознание от перегрузок не потерял. Во-вторых, пока он будет выходить из этого своего пике, его любая зенитка собьет, как куропатку. Им, конечно, интересно получить такой самолет — японские линкоры бомбить. А нам-то зачем? Нет, Леонид Ильич, это не наш путь. ВВС РККА не цирковые трюки нужны, а простая и надежная машина для большой войны.

— Понял, Яков Иванович, — я быстро делал пометки. — Значит, главный приоритет — низковысотный, скоростной штурмовик.

— Кровь из носу, — отрезал Алкснис. — Будешь у американцев — смотри их «Кертиссы», «Валти». Все, что работает по наземным целям. Нам нужен или готовый образец, или хотя бы технология…

Записав данные, я задумался. Ну вот, можно говорить и о других машинах. Повод для поездки вырисовывается железобетонный.

Ну что, небо было «прикрыто». Пора было вернуться с небес на землю. Следующим в моем списке был начальник Управления механизации и моторизации РККА, Иннокентий Андреевич Халепский. Именно от него зависела вся танковая и автомобильная политика армии.

Взяв трубку, я попросил соединить с ним.

— Иннокентий Андреевич, Брежнев беспокоит. Собираю сводную заявку для большой поездки в США. Могу прикупит нужные технологии. Что нужно вашему ведомству? О чем душа болит?

В трубке раздался усталый вздох. Халепский был человеком, похороненным под лавиной производственных проблем.

— Леонид Ильич, да вы наши нужды лучше нас самих знаете, — пробасил он. — Все одно и то же. Дизель никак не идет, ни танковый, ни автомобильный. С топливной аппаратурой — сущий ад. Копируем бошевскую, а она не работает как надо. Станков нет, точности нет.

— Топливную аппаратуру я записал, — сказал я. — А что насчет трансмиссий? Планетарные передачи нужны?

— Чрезвычайно! Как воздух. Для танков — особенно. Да мы же это с вами уже обсуждали…

— Хорошо. А автомобили? С полным приводом, повышенной проходимости?

— Да нет, — без особого интереса ответил он, — это, пожалуй, излишество. Сложно, дорого в производстве. Нам бы с обычными полуторками и ЗИСами разобраться, наладить массовый выпуск без брака.

Услышав это, я тихонько вздохнул. Да, в чем-то он был прав. Даже «простые» заднеприводные автомобили с трудом давались нашей промышленности. Только вот иногда надо заглядывать за горизонт. А Халепский мыслил категориями сегодняшнего дня. Нужно было зайти с другой стороны.

— Понятно. Что еще? Может, шасси для бронеавтомобилей?

Иннокентий Андреевич мгновенно оживился.

— Вот это нужно! Обязательно! Наши БА на базе грузовиков на первом же бездорожье садятся на брюхо. Нужна крепкая, надежная база, способная таскать по грязи бронекорпус и башню с пушкой.

Ну вот ты, дружок, и попался.

— Так оно, наверное, должно быть полноприводным, это шасси? Чтобы из любой грязи вылезать?

В трубке повисла пауза. Я прямо чувствовал, как в голове у начальника УММ РККА ворочаются тяжелые шестеренки.

— Хм… — протянул он. — Пожалуй, что так. Да. Чтобы по раскисшей дороге таскать несколько тонн брони, все колеса должны грести… Мы, конечно, работаем над шасси Кегресс, и результаты обнадеживают. Но полный привод тоже подошел бы. Пожалуй, вы правы, Леонид Ильич.

— Значит, записываю, — подытожил я, скрывая улыбку. — Технология дизелей, топливная аппаратура, планетарные передачи и, главное, — образец трехосного полноприводного грузовика. Иннокентий Андреевич, я составлю тогда записку, а вы завизируете — и сами, и у Климента Ефремовича. Хорошо?

Повесив трубку, я с удовлетворением посмотрел на свои записи. Халепский, сам того не поняв, только что санкционировал мне поиск машины, о существовании которой он даже не подозревал. Машины, которая станет одним из символов будущей Победы.

«Студебеккер». Да. Именно он мне и нужен.

Теперь стоило подыскать союзников. Кому первому позвонить? Кто самый главный «интересант»? Конечно, хозяин тяжелой промышленности, самый могущественный промышленник Союза; тяжеловес, которого уважает и слушает Хозяин. Серго Орджоникидзе.

Рука сама тянется к «вертушке».

— Соедините меня с наркомом Орджоникидзе.

Несколько долгих, напряженных гудков. Наконец в трубке раздается его глухой, немного усталый баритон.

— Слушаю.

— Серго, добрый вечер. Брежнев. Прошу прощения за поздний звонок, есть неотложное дело.

— Говори, Леонид, — в голосе ни тени удивления. Эти люди живут в другом измерении времени.

— Серго, у нас появилась возможность совершить мощный технологический рывок в авиастроении. Купить в Америке лицензию на машину, которая опережает все, что у нас есть, на пять-шесть лет. Но это вопрос комплексный. Он немедленно потянет за собой производство новых двигателей, новые требования к бензину, к металлургии, к приборостроению… В общем, надо прикинуто — какие технологии нам нужно приобрести, и составить заявку.

Я замолкаю, давая ему обдумать сказанное. Пауза в трубке длится, кажется, целую вечность. Слышно только, как он тяжело дышит.

— Мысль интересная, товарищ Брежнев, — наконец произносит он, и в его голосе я улавливаю нотки неподдельного интереса. — Я проработаю вопрос в рамках совей системы. А вы завтра утром представьте мне развернутые соображения!

Повесив трубку, я выдохнул с облегчением. Ну, дело пошло: теперь главное — собрать пул заказов и правильно разыграть перед Хозяином карты.

Знал бы я тогда, на что себя обрекаю…

* * *

Следующее утро началось не с кофе, а с оглушительного телефонного трезвона. Стоило Орджоникидзе дать отмашку на сбор заказов в своей системе, как мой кабинет превратился в штаб фронта во время генерального наступления. Слух о «большом американском посольстве» разлетелся по московским наркоматам со скоростью лесного пожара. Я едва успевал записывать. Следом на линии висел начальник Управления приборостроения:

— Леонид Ильич,