Леонид. Время выбора - Виктор Коллингвуд

Звонили химики, требуя разузнать про крекинг-установки. Двигателисты — про новые карбюраторы «Стромберг». Мой старый учитель по Бауманке, Владимир Яковлевич Климов, просил присмотреться к американским турбокомпрессорам; кроме того, очень нужны были магнето. Копирование французских образцов для двигателя «Испано-Сюиза» сильно задерживалось. Позвонили из НАТИ:

— Леонид Ильич, — услышал я в трубке голос Александра Сергеевича Егорова, директора автотракторного института, — никак не можем наладить производство топливной аппаратуры для автомобильного дизеля! Год назад купили лицензию у «Зауэра», а плунжерные насосы сделать не можем!

Кроме Наркомтяжпрома, в азартную игру «закажи Брежневу подарок из Америки» вскоре включились и другие ведомства. Видимо, слух о грядущей поездке быстро вышел за границы ведомства Орджоникидзе. Даже медицина не осталась в стороне — Бурденко, директор нейрохирургического института, просил какое-то хитрое оборудование для переливания крови.

Лавина чужих нужд, проблем и надежд накрыла меня с головой. Я чувствовал себя дирижером, по мановению палочки которого вступает огромный, слаженный оркестр. Моя частная, по сути, авантюра на глазах превращалась в государственный проект такой мощи, что остановить его теперь не смог бы даже сам Сталин.

И именно в этот момент, на пике триумфа, зазвонила «вертушка» ВЧ. В трубке раздался мягкий, вкрадчивый голос Лазаря Моисеевича Кагановича.

— Леонид, здравствуй. Мне Серго сказал, ты в Америку собрался? Хорошее дело затеял, большое. Орджоникидзе очень хвалил.

От этого елейного тона у меня почему-то похолодело внутри.

— И он тут решил, — Каганович сделал едва заметную, театральную паузу, — усилить твою делегацию. Для политического веса. С тобой поедет мой старший брат, Михаил.

Я замер, до побелевших костяшек сжимая эбонитовую трубку.

— Он сейчас, ты знаешь, проходит стажировку. У него впереди — назначение на очень крупный пост в оборонной промышленности. Так что пусть съездит, посмотрит, как работают капиталисты, поучится. Заодно и тебе будет хороший помощник. Присмотрит там… за порядком.

Я пробормотал что-то благодарственное, не помня себя. В трубке щёлкнуло, и наступила тишина, показавшаяся мне могильной.

Ну вот. Только этого мне не хватало!

Глава 6

Михаил Каганович был старшим братом всесильного Лазаря. Как водится, Лазарь Моисеевич активно «толкал» вверх карьеру брата, сделав его заместителем самого Серго Орджоникидзе. Но даже это высокое назначение рассматривалось как «стажировка». Теперь же в недрах Наркомтяжпрома зрела реорганизация — из него собирались выделять Наркомат вооружений, и на пост руководителя прочили Кагановича-старшего.

Чтобы охарактеризовать это управленческое решение, у меня не хватало матерных слов. Михаил Каганович был человеком, о невежестве которого в аппаратных кругах ходили легенды. Это ведь он на недавнем показе новой техники, тыча пальцем в кок винта самолета, во всеуслышание спросил конструктора: «А зачем вы ему такую мордочку приделали?». Насколько я помнил ход развития событий, Каганович-старший с задачей руководства оборонной промышленностью ожидаемо не справится, будет снят и в преддверии ареста покончит с собой.

И этот вот человек, эта «мордочка с винтом», теперь по воле Лазаря Моисеевича поедет со мной. Охренеть от счастья!

Конечно, и думать нельзя было о том чтобы отказаться. Однако вставал вопрос — если все наши партийные вельможи напихают мне свадебных генералов — то кто же будет работать? На Кагановичах далеко не уедешь — нужны настоящие специалисты, что будут пахать на все сто, смогут подобрать гарантированно нужные лицензии, разговаривать на одном языке с американскими инженерами.

В общем, надо срочно набирать в делегацию команду молодых, перспективных, толковых инженеров.

Проще всего было с авиацией — несомненно, надо было брать Яковлева, Микояна, иии. наверное, все (состав делегации не резиновый). По топливному оборудованию, пожалуй, лучшая кандидатура — Чаромский, конструктор дизельных двигателей. А вот остальные кандидатуры надо было изучать.

Первым делом я решил заняться транспортом. Стране нужен «Студебеккер» — машина, которая в моей памяти была неразрывно связана с ленд-лизом и дорогами войны. Но просто купить ее было нельзя — ее еще не существовало. Надо было заставить американцев ее для нас изобрести. Для этого мне нужен был очень толковый инженер, верящий в необходимость внедрения у нас производства полноприводного грузовика.

Изучив досье, я понял, что такой специалист в Союзе только один: Виталий Андреевич Грачев. Молодой конструктор с Горьковского автозавода, занимавшийся освоением производства трехосных полуторок.

Хорошо, Надо будет направить телеграмму в Горький, вызвать его для разговора. Также надо найти людей на покупку новых технологий крекинга. Для общения с Флемингом — взять Ермольеву. И еще нужны специалисты по радиооборудованию — тут надо будет спросить Лиду. Так, черт, я же опаздываю!

Вскочив, я бросился собираться. Надо было ехать на вокзал, встречать маму.

* * *

Суета Курского вокзала, пропитанная запахом угля, махорки и мокрых ватников, нахлынула, стоило мне выйти из казенной «Эмки». Я стоял на перроне, и всматривался в клубы пара, из которых медленно, с лязгом и шипением, выползал почтовый поезд из Курска.

Наконец, я увидел ее. Спускавшуюся по высоким ступенькам вагона — маленькую, в стареньком платке и поношенном платье. Мою мать. Простая русская женщина с усталыми, но такими знакомыми глазами. За последние годы она будто усохла, морщинки у глаз стали глубже, а в волосах прибавилось седины.

— Мама! — я шагнул навстречу, подхватывая ее неуклюжий фанерный чемоданчик.

— Леня, сынок! — она обняла меня, и я почувствовал знакомый с детства запах — чего-то печеного, сухого и родного.

Она с опаской садилась в большую черную машину, боясь испачкать сиденье. Всю дорогу до дома она молчала, с изумлением глядя на широкие, гудящие улицы Москвы, на которых за час увидела больше автомобилей, чем имелось во всем Курске.

Дома, в тепле, отогревшись горячим чаем, она наконец разговорилась. Я сидел за столом, а она, качая на руках свою первую, крошечную внучку, тихим голосом рассказывала новости. Новости были плохие.

— Отец совсем сдал, Леня. Сердце пошаливает, давление. Говорит, это ему на заводе аукнулось, у прокатного стана. Работать уже не может, сидит дома, хмурится целыми днями…

Я молча слушал.

— Яшка-то вымахал, лоб здоровый. Работает в Курске на маслобойном заводе. Вот я тебе оттуда масла привезла, добротного, ароматного… Вера совсем невеста, ее пристраивать надо, замуж выдавать… А я, видишь, тоже сдала сильно…

Она говорила, а я смотрел на ее натруженные, в узелках вен, руки, и во мне поднималась холодная, тихая ярость. Ярость на эту безысходность, на эту обыденную нищету, из которой я вырвался сам, но в которой оставалась вся