Леонид. Время выбора - Виктор Коллингвуд

— Мама, — сказал я тихо, но так, чтобы в голосе не было и тени сомнения. — Собирайтесь. Все. Переезжаете в Москву.

Она замерла, подняв на меня испуганные глаза.

— Да как же это, Леня… Куда ж мы…

— Квартиру я выбью, — отрезал я. — Отца здесь в лучшую кремлевскую больницу положим, на ноги поставят. Яшку в институт пристрою, а Веру — на курсы. Хватит вам мучиться.

Она смотрела на меня, и по ее морщинистым щекам медленно потекли слезы. Слезы облегчения.

— Слышала я, Лёня, что ты тут большим человеком стал. Аж не верится!

Вечером, когда мать, уставшая с дороги, уже легла спать, я говорил с Лидой. Она сидела в кресле, умиротворенная и спокойная, какой я не видел ее уже давно. Появление свекрови и расторопной, тихой Вали сняло с нее неподъемный груз быта.

— Валя — это просто золото, а не девушка, — говорила она, улыбаясь. — А с твоей мамой мне так спокойно. Она все знает, все умеет. Я теперь хоть выдохнуть могу.

Она помолчала, потом подошла ко мне и положила руку на плечо.

— Я знаю, тебе надо ехать. Теперь я спокойна, Леня. Мы справимся. Поезжай, конечно. Твоя работа сейчас важнее.

В ее голосе не было ни капли прежнего страха или упрека — лишь понимание и поддержка.

Позже, перед сном, я зашел в детскую. В своей кроватке, под легким одеяльцем, тихо сопела Галочка. Рядом с кроваткой в кресле дремала мать. В дверях стояла Лида. Я смотрел на них, на трех самых главных женщин в моей жизни, и чувствовал, как спадает с плеч последнее напряжение. Дочка тихо сопела в кроватке, и в квартире стояла та редкая, хрупкая тишина, когда можно было поговорить о чем-то, кроме пеленок и колик.

— Пойдем, попьем чаю! — предложил я. — Заодно расскажешь мне, каковы последние новости о радиолокации? Я с этими истребителями упустил последние новости. Есть какой-то прогресс?

— Да, последнее время было много хороших вестей. Первые опыты сделаны, Леня. Они обнадеживают — помешивая чай, произнесла супруга. — Иностранные специалисты подсказали несколько очень интересных решений. Мы научились «видеть» самолет на расстоянии в несколько десятков километров. Но, судя по всему, мы вновь уперлись в стену. Без новой элементной базы дальнейший прогресс почти невозможен.

— Что ты имеешь в виду? В чем конкретно проблема?

— В радиолампах. Наши приемники слишком «шумные», они ловят больше собственных помех, чем полезного сигнала. Но решение, кажется, есть. Его подсказал доктор Лео Мандель, ты помнишь, тот блестящий физик из Германии, которого ты вытащил.

Я кивнул. Мандель был одним из тех редких гениев, которых мне удалось вовремя вытащить из лап нацистов и перевести в Москву, в наш Институт радиолокации.

— Он привез из последней зарубежной командировки несколько образцов новейших американских радиоламп RCA. Мы их называем «желудевые». Мы их проверили на наших макетах — эффект поразительный! Чувствительность приемника возрастает в разы, помех почти нет.

— Что это за лампы такие? — спросил я.

— О, это чудо инженерной мысли! Они крошечные, размером с желудь. У них нет громоздкого цоколя, а выводы электродов сделаны из тончайших проволочек и впаяны прямо в стеклянный баллон. Из-за этого у них очень низкая собственная емкость и индуктивность, и они идеально работают на сверхвысоких частотах, которые нам так нужны для точной локации. В Америке, как говорит Мандель, они не секретны, их можно купить в любом приличном радиомагазине. Но нам же нужны не три лампы из магазина! Нам нужно наладить их массовое отечественное производство! А технологии у нас нет.

Я взял ее руку.

— Хорошо. Я еду в Америку. Считай, что технология производства этих ламп у нас в кармане. Добуду. Что еще? Где еще «узкое место»?

Лида глубоко вздохнула.

— Еще — большие проблемы с экраном…

— Еще — большие проблемы с экраном… — Понимаешь, радар ведь не говорит голосом: «Вижу самолет». Он рисует картинку. Отраженный от цели сигнал отклоняет электронный луч, и на экране электронно-лучевой трубки появляется всплеск, отметка. По положению этой отметки на экране оператор и определяет, где находится враг — его дальность и азимут. Экран — это и есть то единственное окно, через которое мы смотрим на воздушное пространство.

Дочка захныкала во сне. Лида отлучилась к ней, а я задумался. До чего же сложно вести сразу столько направления, как это делаю я!

— Так вот, это «окно» у нас сейчас — вернувшись, продолжила супруга, — мутное и слепое. Мы используем люминофоры на основе сульфида цинка, такие же, как в осциллографах. Отметка от самолета на них вспыхивает яркой точкой и тут же гаснет. За то время, пока антенна радара делает полный оборот, — а это несколько секунд, — оператор уже забывает, где была первая отметка. В итоге он не видит траекторию цели, не может понять, куда она летит. Чтобы следить за самолетом, ему нужно не отрываясь смотреть в одну точку экрана, буквально гипнотизировать ее. А если целей десять? Это невозможно! Нам нужен люминофор с длительным послесвечением. Такой, чтобы отметка от самолета не гасла сразу, а медленно угасала, оставляя за собой на экране хорошо видимый «хвост», след. Только так оператор сможет видеть всю воздушную обстановку целиком.

Она устало потерла глаза.

— А такого люминофора у нас нет. И как его делать, никто не знает.

— Без американской элементной базы мы слепы, Леня, — устало продолжила она. — Наши радары — это пока малополезные игрушки. Нужны отечественные «желудевые» лампы — «уши», что позволят нам услышать слабый отраженный сигнал. Но нам нужны еще и «глаза». Мы бьемся над созданием электронно-лучевых трубок, но все, что получается, — это тусклая, расплывчатая клякса на стекле, которая гаснет через секунду. А нужна яркая, четкая точка, которая будет «помнить» отметку хотя бы несколько секунд.

Последние слова заставили меня задуматься. Яркий, четкий экран с управляемым лучом… Что-то мне все это напоминает!

— Лида, постой, — меня словно ударило током. — Да это же не компонент радара. Это — телевизор!

Супруга печально улыбнулась.

— Лёня. Можно называть это «телевизор», или как угодно еще. Но это необходимо приобрести и внедрить!

Лида принялась убирать со стола, оставив меня с проблемой наедине. Ну, что такое телевизор, я представляю. Знакомо мне и второе имя этой технологии — Владимир Зворыкин, русский эмигрант, сейчас работающий на компанию RCA. Наверняка он