Хозяин Амура - Дмитрий Шимохин

Это простое слово ударило сильнее любого вражеского выстрела. Я опустился на колени, чтобы быть с ним на одном уровне. Все бои, все смерти, все золото мира — все это померкло в один миг. Он вырос.

— Да, сынок, — прохрипел я, чувствуя, как в горле встал ком. — Папа.

Он сделал неуверенный шаг, отпустив Кузьмича, и ткнулся мне в плечо. Я обнял его, вдыхая запах его волос — запах дома, тот самый, ради которого я и вел все свои войны.

— Болтает без умолку, сил нет, — добродушно проворчал Кузьмич, вытирая слезы рукавом.

— Все тебя ждал. Каждое утро спрашивал: «Деда, а папа ско-ло?» Вот, дождался, непоседа.

После первых бурных, сбивчивых эмоций Изя, таинственно сверкая глазами, потащил меня в амбар.

— Идем, идем! — шипел он. — У меня для тебя есть сюрприз! Такой сюрприз, что ты упадешь!

Он подвел меня к дальнему углу, где в несколько рядов стояли тяжелые, окованные железом сундуки, запертые на амбарные замки.

— Смотри! — прошептал он с благоговением. — Смотри и плачь! Это все — наше!

Он щелкнул замком и откинул крышку одного из сундуков. Я заглянул внутрь и на мгновение потерял дар речи. Сундук был доверху набит тяжелыми, тускло поблескивающими слитками золота.

— За время, что тебя не было, — голос Изи дрожал от гордости, — мы намыли… больше шестидесяти пудов!

Шестьдесят пудов. Почти тонна. Я быстро прикинул в уме. По нынешним ценам… почти миллион рублей серебром. Миллион. Эта цифра не имела вкуса или запаха. Это была просто абстракция. Абстракция, способная покупать армии, строить заводы и менять судьбу империи.

— Как⁈ — только и смог выдохнуть я.

— Амальгамация, шоб ты так жил как всем желаешь! — восторженно зашипел Изя. — Эта твоя ртуть — это слезы бога! Мы перемыли старые отвалы, те, что считали пустыми! Там было еще столько же! Мы просто выбрасывали его под ноги!

Он снова засмеялся, счастливый и гордый.

— И еще новость! — не унимался он. — Со дня на день ждем пароход из Благовещенска!

Пароход. Вот оно. Судьба сама давала мне в руки все карты. — Отлично, Изя, — сказал я, приходя в себя.

— Значит, так. Я еду в Россию. Через Сретенск и Кяхту. Нужно продать часть этого, — я кивнул на золото, — забрать оборудование, узнать, как дела на Бодайбо и у Кокорева.

Лицо Изи вдруг вытянулось.

— Курила… Серж… возьми меня с собой! — вдруг попросил он, и в его голосе прозвучала непривычная, тоскливая нотка. — Я так соскучился по запаху настоящей кофейни, по хрусту французской булки…

Я посмотрел на него. На этого гениального афериста, который в глухой тайге сумел наладить производство и приумножить наше состояние.

— Не могу, Изя, — ответил я, и мой голос прозвучал жестче, чем я хотел. — Ты нужен здесь. Кузьмич один может и не справиться.

Утром, глядя на сундуки с золотом, я думал не о богатстве. Я думал о дороге. Тысячи верст по земле, где закон — это ствол в твоих руках. Идти с таким грузом без абсолютно надежной охраны — все равно что плыть по реке с пираньями, обмазавшись кровью. Решение пришло само собой: казаки.

Но к атаману едут не с просьбой, а с дарами. Я вспомнил о своем обещании снабжения, данном Гольцову, когда он выделял мне людей для похода в Маньчжурию. Это был не просто подкуп. Это был язык, который в этом краю понимали лучше всего — язык силы и щедрости. Я приказал нагрузить нескольких вьючных лошадей мукой, солью и несколькими бочонками трофейного пороха.

Взяв с собой пятерку людей для статуса, я выехал в Тепляковскую станицу. Она встретила нас лаем собак и настороженными взглядами крепких мужиков, чинивших оружие на завалинках. Это был островок русского мира, суровый и самодостаточный.

Атаман Елизар Фомич Гольцов встретил меня на крыльце своей просторной избы. Его взгляд-буравчик осмотрел меня, а затем с одобрением задержался на груженых вьючных лошадях. Взгляд потеплел.

— С добрым делом пожаловал, господин Тарановский, — пробасил он. — Проходи, гостем будешь.

В его избе, пахнущей деревом и воском, за простым дубовым столом разговор пошел сразу по-деловому.

— Еду в Россию, атаман. По делам государственной важности, — сказал я, не вдаваясь в подробности. — С большим грузом. Нужен конвой. Десяток бойцов. Плачу по-царски: пятьдесят рублей серебром в месяц каждому, полное обеспечение и наградные по итогу.

Гольцов долго молчал, поглаживая окладистую бороду. Десяток — это серьезная сила, оголять станицу не хотелось, и так не все вернулись после твоего похода.

И в избе повисло молчание. Атаман думал.

— Будут тебе бойцы, — наконец кивнул он, приняв решение. — За такую плату — будут. Да только, — он хитро прищурился, — боюсь, десятком дело не кончится. Слухи о тебе, Тарановский, по станицам летят быстрее птицы. Молодежь вся на тебя смотрит. Говорят, платишь честно, воевать умеешь, и дело у тебя правое. Многие бы государеву лямку на твою службу променяли. Ты бы подумал… о своей сотне. На постоянной основе.

В шоке от такого предложения я лишь кивнул, а вечер пролетел не заметно за разговорами о моих приключениях.

В итоге на прииск не один. За мной ровным строем ехал десяток бородатых, вооруженных до зубов чертей во главе с молодым, но уже битым жизнью сотником — мой новый личный конвой. Первая и главная задача перед дорогой в Россию была решена.

Прошло несколько дней после моего возвращения из станицы. Прииск гудел, как растревоженный улей. Десяток моих новых казаков, с их размашистой удалью и громкими голосами, быстро влились в гарнизон, привнеся в него дух вольницы и порядка одновременно. Весть о моем возвращении и о разгроме хунхузов разлетелась по тайге, и теперь наш Амбани-Бира был не просто прииском, а столицей моей маленькой, дикой империи.

И вот, на исходе третьего дня, дозорные доложили о гостях. Это была не ватага старателей и не торговый караван. На прииск прибыла делегация: десяток седых, морщинистых, как печеное яблоко, стариков с нескольких соседних нанайских стойбищ. Они двигались медленно, с огромным достоинством, и каждый их шаг говорил о том, что они пришли не просить, а говорить как равные. Они ждали, пока я вернусь, чтобы говорить со мной лично.

Я принял их в главной избе, где уже был накрыт стол. Но