Темная лошадка - Владимир Владимирович Голубев
Значит, загорелось без подготовки и внятной координации, а учитывая небольшое количество участников, серьёзной опасности пока не было. Однако же, она могла возникнуть, если промедлить с реакцией, к тому же бунтовщики сразу же обратились к живущим в основной России родичам с призывом присоединиться к восстанию.
С первой частью проблемы Разумовский вполне готов был справиться — большинство кабардинцев были возмущены резнёй, которую устроили мятежники в крепости святого Марка и деревнях вокруг. Множество местных дворян присоединились к русским и быстро загнали силы князя Кургоко в горы.
А вот второй вопрос беспокоил его очень сильно. Солидные, обременённые семьями уорки, ставшие помещиками на своих новых землях, даже и задумались об измене. Но Андрей страшился того, что кому-то из молодых людей, ставших новиками или офицерами, юношеская глупость может вскружить голову, так же как когда-то ему самому, и подвигнуть на неразумные поступки, которые смогут сломать им жизнь. Государь же, после короткой переписки с ним, напротив, распорядился известить всех родичей мятежников о произошедшем и, если они пожелают, предоставить им отпуск для исправления личных дел. Он заявил, что верит всем своим подданным и не сомневается в их преданности.
Молодые кабардинцы прибывали к Разумовскому в расстроенных чувствах, не зная, что им дальше делать, а он заблокировал мятежников в горах, не решаясь на штурм. Глава Кабардинской экспедиции опасался потерь среди верных людей и, что было для него даже более важно, Андрей не хотел убивать родителей на глазах их детей. Понимая невозможность тянуть время до бесконечности, он мрачнел и готовился к тяжёлому решению — нужно было вернуть покой в здешние земли.
Однако, его приказ об атаке снов был отложен. К нему пришёл прапорщик Джамбулат Кургоков и очень спокойно попросил дать ему возможность увидеться с отцом. Разумовский, хорошо зная молодого человека, которого он сам отправлял учиться в Кавалерийский корпус, и о котором высоко выказывался сам император, без тени сомнения согласился.
Рандеву было назначено на дороге, посередине между позициями враждующих сторон. Место было открытым, организовать засаду там было просто невозможно, отец и сын могли спокойно поговорить. Джамбулат вышел из своего шатра в парадном мундире, отказался взять с собой огнестрельное оружие, сел на коня и поехал. Навстречу ему, так же одетый в самые лучшие одежды, отправился его отец. За ними из обоих лагерей следили сотни глаз, думая, чем же закончится встреча.
Они говорили долго, около часа, князь Кургоко много жестикулировал, несколько раз хватал своего сына за плечи, а молодой Джамбулат, напротив, был спокоен. Наконец, наблюдателям открылась удивительная и страшная картина: сын внезапно прихватил саблю и отрубил отцу голову. После чего медленно выложил её в ножны, отвернулся от тела, безучастно подошёл к коню, взял его под уздцы и всё так же не спеша пошёл к русским, будто предлагая мятежникам убить его. Никто, однако, на это не решился. Джамбулат так и дошёл до лагеря Разумовского, где упал на колени, сорвал с тебя перевязь с саблей, сжал голову руками и моча уткнулся лицом в землю.
Утром все мятежники сдались. Молодой князь не стал дожидаться следствия, он сразу отправился в столицу, где запросил аудиенции императора. Павел уже неоднократно встречался с Кургоковым и без промедлений принял его. В личной беседе молодой человек просил разрешить ему отказаться от княжеского титула, более того, он желал сменить веру и принять новое имя и фамилию.
Крестили его в церкви Зимнего дворца, крёстным отцом выступил сам император. Всего через неделю после этого молодой русский архитектор Василий Павлович Верный отправился на обучение в Италию. Сам факт перехода сына пши Кургоко в православие произвёл большое впечатление на обучающихся в корпусах молодых кабардинцев, после этого принятие горскими аристократами православия стало совершенно обыденным явлением.
Следствие же по поводу мятежа показало, что, действительно, волнения возникли случайно — по вине одного из местных дворян, который перевозбудился по поводу мнимого оскорбления со стороны империи и убедил уже долго терпящих новые порядки заговорщиков из окрестностей в необходимости немедленно отомстить. После дикой вспышки насилия у самого пши Кургоко не оставалось вариантов, кроме как возглавить восстание. Жизнь полна случайностями…
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
Богдан приходил в себя долго: как мифический марафонец он потратил все силы на то, чтобы донести свою весть. Бывший судовладелец приходил в себя, его поили и кормили, он снова проваливался в забытье. По краю его сознания проскользнуло и обнаружение истерзанного тела Нила, и приезд самого́ отца-настоятеля. Но всё-таки здоровый организм взял своё, он очнулся, начал ходить и думать о жизни.
Какой из него монах? Злоба, которая бурлила в его душе и вела его к цели, совершенно не похожа на смирение. Он и сейчас не мог подавить в себе желание мстить за Нила — очень доброго человека, который как раз переступил через своё искреннее желание помогать всем людям, чтобы спасти его, Богдана, за обитателей двух ближайших к их монастырю деревенек, убитых озверевшими бунтовщиками просто за желание новой жизни. Ярость и тёмные мысли одолевали его.
Чего он только не делал, после того как оставил родное пепелище: работал возчиком Соляной палаты, матросом на барке, пытался уехать на Восток, наконец решил стать монахом, но всё было не так. Он хотел спросить совета у отца Варлама, может, игумен сможет помочь несчастному беглецу от самого себя. Сменил фамилию, спрятавшись за старого друга, у которого отнял жизнь или лишил её смысла… А куда убежать от себя? Во сне всё равно он видел лица людей, дорогих ему людей, которых он погубил…
— Чего грустный такой, брат Богдан? — выздоравливающий подпоручик Лущилин, бережно несущий свою простреленную мятежниками руку, подошёл к хандрящему послушнику.
— Думаю, Елизар Титыч, размышляю…
— О Боге, небось? Я вот тоже, думаю о Всевышнем, о судьбе своей, о доле воинской! — с уважением проговорил офицер, в его лице
