Темная лошадка - Владимир Владимирович Голубев

— Коли бы о Боге! — и Богдана прорвало. Он изливал душу малознакомому офицеру, как не делал это даже исповеднику в монастыре. Лущилин слушал его, не перебивая и внимательно глядя на собеседника. Когда Богдан закончил говорить, он покачал головой и сказал:

— Вот как оно в жизни-то бывает… Прости, брат Богдан, не знал… Ты, это… Коли ярость такая в сердце бушует, и ничего тебя в жизни не держит, прямая дорога в солдаты… Уж, извини за такой совет!

Сказать, что Богдан не думал о таком — думал, конечно. Но сейчас слова подпоручика тронули какую-то струну в сердце. Когда он вернулся в монастырь и поговорил с отцом Варламом, тот его укрепил в этих намерениях:

— Я, Богдан, всю жизнь в армии пробыл. Знаю, что говорю, иди туда. Нас тут бывалых солдат столько, а вот выстрел ты один услышал.

[1] Ольмюц (совр. Оломоуц) — город на востоке Чехии, старинная столица Моравии.

[2] Нааб — река в Баварии, левый приток Дуная

[3] Саксен-Веймар — герцогство по соседству с Саксонией, до конца XV в. входило в состав курфюршества

[4] Байрейт (иначе Брандербург-Байрейт) — маркграфство на границе Баварии, управлявшееся одной из ветвей Гогенцоллернов

[5] Ансбах — маркграфство на границе Баварии, управлявшееся одной из ветвей Гогенцоллернов

[6] Келарь — в монастыре заведующий питанием

[7] Д’Орвилье Луи Гиллуэ (1710–1792) — французский флотоводец, вице-адмирал, граф

[8] Остров Уайт — крупный остров в проливе Ла-Манш у берегов Великобритании

[9] Де Грасс Франсуа Жосеф Поль (1722–1788) — французский флотоводец, вице-адмирал, граф

[10] Санта-Лючия (совр. Сент-Лусия) — остров в архипелаге Малый Антильские острова в Карибском море

[11] Джорджия — совр. штат в составе США

[12] Карнатик — исторический регион на юго-восточном побережье Индии

[13] Конжеварам (совр. Канчипурам) — один из священных городов Индии, недалеко от Мадраса

[14] Мадрас (совр. Ченнаи) — город на юге Индии, столица штата Тамилнад, один из крупнейших портов

[15] Хайдер Али (1720–1782) — военачальник, фактический правитель княжества Майсур

[16] Тируваллур — город недалеко от Мадраса

[17] Сирет — река, левый приток Дуная

[18] Гребенские казаки — казаки, жившие на реке Терек с XIV в

Глава 15

Англичане в мятежных североамериканских колониях между тем совершенно не собирались сдаваться. Генерал Корнуоллис[1], который, узнав о больших проблемах королевских войск, осенью оставил свою печаль по умершей жене и решил возвратиться в Северную Америку, где очень удачно поддержал отступающую армию Клинтона. Вернув солдатам боевой дух, генерал разбил мятежников под Коупенсом[2], а дальше решил атаковать Чарлс-Таун[3]. Адмирал Байрон поддержал наступление сухопутных войск и провёл просто образцово-показательную операцию, обеспечив блокаду этого важнейшего порта, а Корнуоллису подвезя снабжение и подкрепление.

В результате южная армия повстанцев под командованием Линкольна[4] капитулировала. Весы снова качнулись в другую сторону. В лагере уставших от войны колонистов начались волнения, англичане снова получили всю инициативу, но воспользоваться ею не смогли — саму Великобританию сотрясали волнения и бунты, даже в Лондоне вспыхивали беспорядки, в результате в стране ввели военное положение.

Война высасывала все ресурсы из крупнейших монархий Европы, но сдаваться никто не желал — слишком многое было поставлено на карту.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

В монастыре Тимоти начал приходить в себя. Его каждый день доставляли на берег моря, вечером приносили обратно в келью, кормили, мыли, он обязательно присутствовал на всех службах. Отвечал за него немолодой монах Фалалей, так после пострига стал именоваться бывший фельдмаршал Захар Чернышёв.

Послушание, которое он вначале воспринимал как пытку, дало и ему новую жизнь. После предательства родных Захар искал в монашестве успокоения и скорой смерти, но у игумена Иосифа не было никакого желания допускать угасания столь сильного человека. Он велел Чернышёву ухаживать за болящим иноземцем и помогал новоявленному Фалалею в этом занятии. Постепенно бывший граф втянулся и вместе со своим подопечным начал возвращаться к жизни.

Как в глазах ирландца принялось проявляться сознание, так и Фалалей распрямил спину и опять стал интересоваться жизнью, стремиться к чему-то хорошему. О’Брайену пришлось заново учиться ходить, в чём ему помогал его наставник. Говорили они много, вначале в основном по-английски, но Тимоти пытался учить русский. Бывший сановник, аристократ занимался с бывшим же крестьянином языком, обычаями, культурой, рассказывал ему о своей жизни, а в ответ осваивал искусство верить в лучшее и любить природу.

Тимоти, не умевший читать и писать, был стихийным поэтом, знатоком легенд Ирландии. Он мог часами говорить о красоте мира, о его чудесах, правда, если вспоминал о своей семье — плакал, что было совершенно жутко видеть у такого большого и сильного мужчины. После всех разговоров он спокойно крестился по православному обряду с именем Тимофей.

Когда к концу весны ирландец совсем ожил, игумен Иосиф спросил:

— Чего же ты, сыне, хочешь делать дальше? Куда пойдёшь? Желаешь, оставайся при обители? Ты — человек хороший…

— Нет, отец Иосиф. Не подумайте чего плохого, но хочу всё же к земле. Я, когда засну, всегда мне овечки снятся, Анна моя покойная, дети… Пусть хоть так я ближе к ним стану!

— Ох, сынок… Велика печаль твоя, но жить надо!

Суровый игумен учил ирландца жить со своей болью, не теряя веры. Он заботился о несчастном человеке, словно о собственном ребёнке. Надо заметить, что отец Иосиф всех окружающих всякого рода и вероисповедания действительно считал своими детьми. Никто не мог остаться без его внимания, заботы и помощи. Когда через полгода он сделался епископом Камчатским, то все, без исключения, жители наместничества были этому искренне рады.

А пока игумен направился в Петропавловск, где просил за своего подопечного. Иосифу, естественно, не отказали в такой малости. Небольшой остров Курильской гряды самим Богом был предназначен для овцеводства, а Тимофей хотел пожить в одиночестве, так что эта земля вскоре стала именоваться Ирландской…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Мы сидели перед камином, единственным оставшимся в Петергофском дворце — слишком уж сложно было протапливать эти прожорливые чудовища, от которых, когда их не топили, жутко веяло холодом. Не для нашего климата это европейская блажь, в России лучше печи, да и такую красоту научились у нас делать, что даже иностранцы завидовали. Только вот игра открытого пламени, да потрескивание горящих поленьев заставляли меня сохранять этого последнего представителя европейской роскоши у себя.

Сейчас камин был очень к месту, мы сидели втроём, освещаемые светом огня в очаге, и не спеша пили горячий малиновый сбитень. Я, Катя, мой старый