"Фантастика 2025-163". Компиляция. Книги 1-21 - И. А. Намор
– Ну, хвастайся, разрешаю!
– Сто сорок три из ста шестидесяти…
– Что, действительно? – кажется, он заработал в глазах Тани еще пару очков, хотя, видит бог, ничего такого и в уме не держал. О другом думал.
– Серьезно, – ответил он вслух. – И поверь мне, и у Степы с Витей не меньше, если не больше. И у вас с Олей тоже… иначе бы мы не общались…
– Умный ты… Баст, а дурак, – чуть прищурилась Татьяна, пряча за полуопущенными ресницами рвущийся наружу смех. – Вы в нас совсем другое цените, или я ошибаюсь?
– Ну почему же… Все ценим! – а что он мог ей сказать еще? Что не ценит? Так ведь ценит, и… – Но мы не об этом, не так ли?
* * *
Было чертовски холодно. Мерзли пальцы рук, и промозглый ветер, несущий вдоль проспекта мелкую ледяную морось, продувал насквозь, легко преодолевая толстую ткань пальто и шерстяной свитер грубой вязки. Что уж было говорить о ногах?! За те несколько минут, что колонна простояла в ожидании приказа, ноги совсем закоченели, и Баст, как и все прочие окружавшие его мужчины, непрерывно переступал с ноги на ногу, как застоявшаяся лошадь.
«Лошадь… битюг…» – Баст поднял руки к лицу и дохнул на пальцы. Изо рта вырвалось облачко пара, но тепла оно – увы – не несло.
– Дрейфишь, Bazi?[108] – спросил стоявший справа от Баста широкоплечий, но какой-то ущербно низенький Гюнтер Штеле. Спросил грубо, как и хотел, вероятно, спросить, чтобы унизить интеллигента и маменькиного сынка фон Шаунбурга. Впрочем, вопрос получился даже грубее, чем предполагалось, из-за того, быть может, что унтерштурмфюрер Штеле был простужен и говорил хриплым сипящим голосом.
– А ты, Genosse? – однако, заглянув в глаза своему товарищу по партии, – для этого ему пришлось чуть наклониться и повернуть голову, Шаунбург (ведь назваться здесь фон Шаунбургом было бы так же неловко, как прилюдно пустить газы) сразу же пожалел, что вообще спросил. В карих гляделках «карлика Носа» плавал даже не страх, а дикий, готовый сорваться с узды ужас.
Но закончить «разговор» им, к счастью, не позволили. Где-то впереди раздались тревожные крики и властные слова команд, взметнулись ввысь знамена и транспаранты, колонна дрогнула, то ли подтягиваясь, то ли собираясь с силами, и в этот момент Баст их услышал. Благодаря своему росту он отлично видел голову колонны, стоявшую в створе проспекта, и пустую, буквально вымершую площадь, лежащую перед первыми шеренгами, в которых стояли командиры и самые крепкие уличные бойцы, каких смогла выставить местная организация СА. Итак, сначала сквозь слитный шум задвигавшихся разом людей Баст услышал лишь ритмичный гул, впрочем, привычное ухо легко узнало в нем «хоровое» пение. Затем – не прошло, кажется, и нескольких секунд – он узнал и песню, а потом в створе противоположной улицы появилась голова чужой колонны. Над ней тоже развевались красные флаги и тяжело колыхались растянутые «от стены до стены» транспаранты, и грозно взмывали вверх сжатые кулаки идущих.
Die Fahne hoch, die Reihen fest geschlossen,
ROTFRONT[109] marschiert mit ruhig festem Schritt[110]…
– Вперед! – доносится откуда-то оттуда, из первых рядов, приказ, и шеренги трогаются, «печатая шаг», едва ли не по-военному. Впрочем, и в самом деле, ветеранов здесь большинство, а таких молодых идиотов, как он, Себастиан Шаунбург…
Die Fahne hoch, die Reihen fest geschlossen,
SA marschiert mit ruhig festem Schritt[111]…
Пошли, с каждым новым мгновением прибавляя шаг. Зазвенели извлекаемые из карманов рабочих курток и пальто велосипедные цепи, появились в руках обрезки водопроводных труб и стальной арматуры… Но и с другой стороны на встречу судьбе тоже шли не мальчики из церковного хора. Колонну комми возглавляли боевики Леова[112], и значит, сегодня прольется много крови.
– Хочешь ствол? – шепчет на ходу Штелле и украдкой достает из-под полы куртки «Вальтер» МП то ли первой, то ли второй модели.
– С ума сошел?! – зло огрызается Баст, на ходу надевая на озябшие пальцы кастет. – На виселицу захотел?
И тут воздух взрывается новой песней. Коммунисты, прошедшие уже треть пути по площади, еще плотнее смыкают ряды, взмахивают поднятыми вверх кулаками и начинают, заранее заводя себя на драку:
Заводы, вставайте! Шеренги смыкайте!
На битву шагайте, шагайте, шагайте!
Проверьте прицел, заряжайте ружье!
На бой, пролетарий, за дело свое.
На бой, пролетарий, за дело свое!
И колонну штурмовиков тоже охватывает азарт. Кипит кровь, раздвигаются плечи, люди идут, сомкнув строй, уже готовые на все. Но именно в этот момент Баст фон Шаунбург вдруг останавливается в недоумении и стоит – как бревно, вбитое в дно полноводной реки, – стоит, пытаясь понять, что здесь не так и почему сердце не рвется в бой. А в следующее мгновение он просыпается с твердым пониманием, принесенным «в зубах» из холодного ночного кошмара: пусть боевики Тельмана ничем, по большому счету, не лучше боевиков Рема, он – Олег Ицкович, в любом случае, должен был быть с Пиком и Леовом, а не с этими. И этот факт биографии следовало иметь в виду всякий раз, когда во время очередного разговора с Штейнбрюком Олега охватывало раздражение или еще того хуже: когда на него накатывало холодное бешенство.
Порою Штейнбрюк раздражал Ицковича до того, что хотелось встать и уйти. А еще лучше пристрелить Отто Оттовича на месте. И дело отнюдь не в профессиональной жесткости собеседника, его холодноватом уме или цинизме, являвшемся на самом деле всего лишь оборотной стороной профессионализма. Дело в другом: в идеологической упертости, которой по мнению Олега нет места там, где находились они оба – Штейнбрюк и Шаунбург. Упертости и страха, испытываемого этим бесстрашным человеком перед грозным молохом большевистской бюрократии. А ведь и сам Отто Оттович – часть ее. Вот ведь как.
* * *
– Отто Оттович, – сухо поинтересовался Олег, – отчего вы все время пытаетесь свести наш диалог к примитивному «ты пришел ко мне, следовательно…»
– Вы ведь философ по образованию, не так ли? – Штейнбрюк был невозмутим, а Баст к нему, в самом деле, «сам пришел».
– А вы? – задал встречный вопрос Олег.
– А я солдат партии.
– Как Рем?
– Не пытайтесь меня обидеть, – Штейнбрюк демонстративно спокойно достал из пачки русскую папиросу и закурил.
– Обидеть? – «удивленно» поднял бровь Олег. – Ничуть. Но если вы
