Фантастика 2025-101 - Михаил Иванович Казьмин
Ничего почитать у нас не имелось, поэтому заняться, когда наша с Альбертом беседа сама собой иссякла, мне было нечем. Однако же, умственную активность, даже проявляемую в лежачем или сидячем положении тела, называть занятием вполне допустимо, так что вот эту самую активность я и проявлял.
Я уже говорил, что больше всего меня занимали поиски ответов на два вопроса: как бы отсюда выбраться и что же произошло с предвидением, так вот, добавлю, что вопрос о предвидении волновал меня куда сильнее. В конце концов покинуть наше узилище мы могли и не прилагая к тому своих усилий — доктор Грубер почти наверняка добрался до Ландсхута и с помощью полицмейстера фон Штеккена уже пытается подтолкнуть бюрократическую машину в нужном нам направлении, а кто-то из наших тюремщиков мог начать зарабатывать себе прощение и откреститься от своего начальства не только словом, но и делом. Не стоит забывать и про близость семьи Майхоффенов к прусскому королю, который вполне может обратиться к своему баварскому коллеге и призвать его навести порядок у себя под боком. А вот с предвидением разбираться придется мне самому. Я, знаете ли, к нему уже привык, и такие сбои в его работе меня совершенно не радовали.
Нет, был в моей жизни период, когда предвидение действовало очень уж избирательно, что чуть не стоило мне жизни. Но там речь шла о моих же родственницах, умеющих к тому же скрывать свою одаренность, а здесь-то никакой моей родни и близко не наблюдалось! Сокрытие одаренности… А кто ее скрывать будет? Альберт? Не смешите, он и фигу-то в кармане толком не спрячет. Катя? Хм-хм-хм… По уму если, ее одаренность, с четвертым-то разрядом, должна быть очень хорошо заметной — сам с таким же, по себе и сужу. А что видел я в ее исполнении? Извлечение пули и иных инородных тел из раны доктора Грубера? Ну да, безупречно исполненный мануал — но и только. С воспалением справиться она уже не смогла. Или не захотела? Подумав и так, и этак, я решил, что все же не смогла. Подозревать в умении скрывать одаренность того же Грубера или Герхарда было бы просто нелепо — уж я бы их одаренность заметил, имейся у них таковая. Нет, эти двое тут вообще ни при чем.
Они ни при чем, да. Но вот Катя… Если история с некой известной ей тайной не результат ошибки имперцев и в памяти девушки что-то и правда спрятано, то сделать это могли как раз доверенные люди прусского короля — больше просто некому. Как я понимал, работу свою такие люди выполняют качественно, и заклятие, лежащее на баронессе, должно быть очень крепким. Но раз так, то и на использование магии рядом с носителем заклятия обязательно будет какое-то влияние. И, кстати, если содержание тайного послания самой Кате известно и она сознательно его скрывает, это влияние должно быть еще более сильным. А ведь все то время, что предвидение старательно от меня скрывалось, Катя была рядом…
М-да, не порадовал меня такой вывод, более чем не порадовал. Если я прав и все так и есть, то помочь Кате я могу, только держась от нее подальше. Да и чтобы самому не вляпаться в неприятности, тоже придется соблюдать дистанцию. Нет, надо либо оказаться неправым, либо что-то придумать… Как-то не очень мне хочется отдаляться от нее, да что там «не очень», совсем не хочется!
Кстати, раз уж предвидение опять заработало, каким должно быть это самое отдаление от Кати? Насколько я понимал, если нас с Альбертом держали в здании, раньше, судя по всему, бывшим казармой для гарнизона крепости, то Катарину водворили в дом для гостей епископа, где она уже сидела до вывоза в Графенау. По моим прикидкам, расстояние между ею и нами составляло где-то под сотню саженей[55]. Много, слишком много…
На третий день нашего заключения, как раз во время вечерней прогулки, я вдруг отчетливо осознал, что завтра нас тут уже не будет. Интересно, как именно мы получим свободу? Или же нас куда-то перевезут, уж от фон Прюлля сейчас любой гадости ждать можно, из того положения, куда он сам себя загнал, нормального выхода нет. Ну, его-то мне было не жалко, а для нас оно могло обернуться и очередными неприятностями…
Да нет, похоже, не о неприятностях речь… Тюремщик, принесший нам ужин, между блюдами с хлебом и колбасой (то и другое уже нарезано, нечего, понимаешь, заключенным ножи давать) положил клочок бумажки и ткнул в него пальцем. На бумажке корявым почерком было написано пять слов: «Завтра утром ничего не пейте», при этом «ничего» было подчеркнуто жирной и несколько раз проведенной линией. Удостоверившись, что записку мы прочитали, он ловко скомкал ее и засунул за обшлаг. Так, значит, все-таки тюремщики решили проявить инициативу…
На завтрак нам полагались три ломтя ржаного хлеба и довольно большая чашка кофе каждому. Кофе, как я сильно подозревал, никакого кофеина в своем составе не имел, потому что делался из цикория. Впрочем, будь он даже натуральным, чего, конечно, в нашем случае не дождешься, мы бы все равно пить его не стали. Съев хлеб всухомятку, мы принялись ждать дальнейшего развития событий.
Не прошло и часа, как в двери заскрежетал замок, дверь распахнулась и на пороге встал незнакомый человек в цивильном дорожном платье. Не скажу, что у меня такая прямо замечательная память на лица, но в полицейском управлении Пассау я его ни разу не видел. Лет, наверное, тридцати, лицом и сложением чем-то похожий на Альберта, он выглядел не особо и довольным.
— Приветствую вас, господа. У нас очень мало времени, пойдемте скорее, — он коротко поклонился и сделал приглашающий жест.
— С кем имеем честь? — осведомился Альберт.
— В данном случае важно не мое имя, — ответил незнакомец, — а то, что мы опоздали и баронессу повезли в Зальцбург.
Зальцбург! Мозголом Мансфельд! Вот же дерьмо!
— Карета выехала чуть меньше часа назад, вы еще сможете ее догнать, — он быстрым
